"Наталья Ромашова. Герман, пора домой! [H]" - читать интересную книгу автора

лет двадцать назад его супругой. Зинаида умерла этой весной. Убрала зимние
вещи и умерла. А шапка осталась. Только подкладка протерлась до дыр.
... Герман поскреб еще раз.
Еле заметные ниточки дрогнули, и на середину ажурного круга выбежал
паук. Он жил за шкафом, на полпути между полом и потолком.
Принес тебе... На вот, поешь. - Герман бросил муху в силки.
Паук, пятясь, отодвинулся. А она, отчаянно замахав слюдяными
крылышками, пыталась освободиться и только еще больше запутывалась.
Герман придвинул стул и сел. Наблюдать за борьбой между жизнью и
смертью.
Тяжко мне... - вздохнул Герман, - помирать пора. А все никак.
Муха устала и затихла. Паук в нетерпении пошевелил лапками и подкрался
к жертве.
Ешь, ешь... Комарика вон тебе вчера дал. Не съел. Не нравятся комарики?
А мух-то ловить мне не легко. Хлебушек ты ешь? Надо дать тебе хлебушка,
попробуешь.
Деловито и ловко, паук заворачивал добычу в саван.
Как умру, - Герман вздохнул и посмотрел на свои руки, - как умру,
говорю, - ты здесь не живи. Уходи. Зима скоро. Ищи себе теплое место.
Паук увлеченно работал. Иногда муха начинала вздрагивать, и тогда он
деликатно останавливался, давая последней надежде умереть спокойно.
Герман недвижно сидела на стуле. Время скользило, не задевая его.
Минуты сгущались, округляясь до часа. Кто знает, сколько прошло? Голова у
Германа отяжелела, и он упал на колени в мягкую росистую траву. Стукнули
ставни. Задребезжало стекло в старой раме. Туман сомкнулся над головой.
Ге-ерма-ан, пора домой! - позвала тишина маминым голосом.
Ге-ерма-ан, пора домой! - подхватило эхо голосом Зины.
Герман поднялся - зеленые пружины, распрямляясь, легко подбросили его в
воздух.
Ге-ерма-ан, домой! - плыло в саду сквозь яблочный аромат.
Ге-ерма-ан, домой! - отзывалось над лесом.
Ге-ерман... Ге-ерман. - перекликались голоса.
Иду! - крикнул Герман.
И проснулся.
Время, вздрогнув, отшатнулось от него и заспешило по делам. За окном
непереставая тенькала какая-то птичка. Шумело шоссе. Земля подтыкала солнце
себе под бок, поудобней устраиваясь на ночь.
Герман сидел в пустой квартире, пять этажей - над, десять - под. И
темнота плотнее и плотнее сжимала его в свой теплый, старческий кулак.