"Владимир Романенко. Год белой кометы " - читать интересную книгу автора

в номер, устало сел на стул, сразу почувствовал, как навалившаяся усталость
начинает медленно и упрямо закрывать веки. Кирилов снял ботинки, не
раздеваясь лег на кровать, укрылся шерстяным одеялом, но заснуть сразу
почему-то не мог. Перед глазами снова, уже в который раз, возникло лицо
директора, его тяжелые роговые очки, и опять беспокойный его голос повторял
и повторял: "Прошу тебя, Максим, подумай..." Перед самым отъездом на
Астростанцию директор вызвал Кирилова к себе и после обычных вопросов о
здоровье и делах заговорил о главном:
- Понимаешь, Максим, очень тяжелая ситуация на станции. Что-то у них
там не ладится: слишком часто в последнее время стал останавливаться
телескоп, много технических потерь времени. Прежний начальник станции, ты
знаешь, ушел, а отдавать все хозяйство в руки случайного человека мне не
хочется. Я начинаю думать, что по-настоящему поставить работу там может
только астроном. Причем хорошего профессионального уровня.
- Я догадываюсь, что ты имеешь в виду, - сказал Кирилов, но ты пойми и
меня. Чтобы нормально поставить дело на станции, надо там жить. А моя
лаборатория? А монография? В конце концов, есть и личные проблемы...
- Лаборатории уже, по существу, нет... Ты это знаешь не хуже меня, а
Гривцовым руководить не надо. Кстати, все резервы времени на телескопе
сможешь использовать по своему усмотрению.
Директор задумался, потом посмотрел прямо в глаза Кирилову.
- И личные твои проблемы я знаю. Здесь ты их не решишь, только там.
Он остановился у окна, глядя куда-то через морозное стекло.
- Там. Поэтому прошу тебя, Максим, подумай.
Кирилов был знаком с директором очень давно. Когда Максим Петрович
учился на третьем курсе университета, Вадим Сергеевич Гребков уже заканчивал
аспирантуру. Потом, через два года после учебы, в аспирантуре остался и
Кирилов, а молодой кандидат наук Гребков стал его руководителем. За время
совместной работы они сблизились, и, может быть, их можно было бы назвать
друзьями, если бы между ними порой не случались размолвки, связанные скорее
не с личностными взаимными претензиями, а со сложностями взаимоотношений в
институте вообще.
Эти отношения иногда сглаживались, иногда снова обострялись, на них
наслаивались противоречия, которые возникали из-за слишком большой разницы
интересов научных лабораторий, групп, отдельных сотрудников, которым, в
конце концов, приходилось делить всего один телескоп и один не очень богатый
бюджет Института астрофизики. Профессия астронома никогда и нигде не была
массовой, как, например, профессия токаря или каменщика, поэтому в Институте
работали, как правило, помногу лет, поскольку уход из него означал
практически полный выход из астрономической науки вообще. И в течение этих
многих лет постепенно множились ссоры, размолвки, к ним добавлялись
неосторожные критические выступления на семинарах и советах, складываясь в
тяжелый груз, который не давал порой решать многие общие проблемы.
Гребков был по натуре человеком вполне добродушным и старался не
вступать ни с кем в конфликты, а тем более в ссоры, если на то не было
острой необходимости. Наоборот, он часто старался примирить поссорившихся
коллег, найти общий интерес в решении, казалось бы, совершенно
противоположных задач. Он был директором уже около пяти лет, и выбрали его
отнюдь не случайно: зная сильные и слабые качества своих сотрудников, он
всячески старался их поддерживать там, где успех в работе был наиболее