Глава первая

Далеко на северо-востоке от земли гирканцев, за полулегендарной Пантенией раскинулась страна ветланов. Цивилизация почти не коснулась этого заснеженного края, и лишь редкие торговцы, сбившись с пути в непогоду или спасаясь от кровожадных разбойников, случайно попадали сюда, неся с собой необычные для этих мест товары. И случалось, здесь они и оставались до конца своих дней. Кто-то просто долго откладывал отъезд, опасаясь дальнего пути, и затем постепенно забывал о возвращении домой, обзаводился чадами и домочадцами и поселялся в новом, тщательно собранном умране навсегда. А кого-то сразу привлекли доброта, простодушие, открытость и доверчивость ветланов, и он обрел здесь счастье и душевный покой.

Ветланы и впрямь изумили бы любого человека, называющего себя цивилизованным, тем, насколько складом характера напоминали детей, не знающих, что такое зло. Воинов у этого народа не было. Поразительно, но они никогда и ни с кем не воевали. Жили они на самом берегу Северного моря, почти круглый год покрытого льдами. Тундра, вплотную подходившая к берегу, казалась зеленой и плодородной только ветланам. Любой чужак погиб бы среди этих низкорослых деревьев, чахлой травы, странных мхов и необычных зверей. Как далеко простиралась тундра, никто не знал, ибо ни один охотник не проникал в нее дальше чем на три дня пути.

С запада земли ветланов прикрывали горы. Снег лежал на голых, острых камнях почти весь год, бесконечные ледники, оползни, лавины, камнепады делали их практически неприступными. К тому же солнце не баловало эти края и по полгода не показывалось на небе, а кому захочется ползать по опасным скалам при неверном, призрачном лунном свете?

На востоке… Что было на востоке, знал лишь Великий Шаман, ибо только он мог разговаривать с Тнарганом — богом солнца, которое как раз с востока и приходило к ветланам. Именно Великий Шаман должен был рассказывать божеству о всех деяниях его народа, и хороших, и плохих.

И лишь когда Тнарган сочтет, что хороших дел набралось уже много, он явит миру свой лик. Если бы ветланы не верили так свято в могущество Великого Шамана, в его искренность и правдивость, они поняли бы, конечно, что, твори они добрые дела или злые, солнце все равно явится в свой срок. Однако обмануть их было несложно, ибо они не знали лжи и считали, что у человека, говорившего неправду, распухает язык и тот не может дышать, а значит, погибает.

У ветланов не было ни правителей, ни вождей. Слушались тех, кто дожил до седых волос, и наиболее удачливых охотников. Как и во многих северных странах, где жизнь была полна опасностей и лишений, люди покидали этот мир довольно рано, и потому совершенно понятно, что тот, как говорили ветланы, кто раньше всех увидел солнце, оказался и наиболее хитрым, и наиболее смелым, и наиболее выносливым. А раз у него хватило ума много раз приветствовать Тнаргана, то и другим не зазорно прислушаться к его советам. Никто не осмеливался перечить старикам, их слово всегда было решающим. А удачливый охотник — это кормилец. У северного народа было принято делиться добычей. Разве можно сытно есть, если соседу не повезло на охоте и его дети голодны? Поэтому часто и охотились сообща, чтобы в домах всегда были и пища, и свет, и тепло.

Все это давали олени, алпачи и морские быки. Мясо замораживали и, мелко настрогав, ели сырым, из шкур шили обувь и ими же покрывали жилища-умраны, а жиром освещали и отапливали жилища: жир, горевший в каменных плошках, давал достаточно и света, и тепла, настолько, что даже грудные младенцы не мерзли долгими зимами, а это было очень важно, ибо к детям ветланы относились особенно. Не иметь детей — великая беда. Чем больше их в семье, тем счастливее и сами родители, и весь род.

Малышей никогда не наказывали, не ругали, не били. Никому и в голову не приходило отмахнуться от ребенка, потому что он мал и глуп. Ветланы считали, что человек при рождении уже обладает опытом и памятью всех предшествовавших поколений, а взрослея, может потерять их, если не прислушиваться к словам ребенка и не давать ему действовать по-своему. С первых самостоятельных шагов, с первых осмысленных слов любой ветлан становился равноправным членом сообщества, трудился наравне со всеми по мере своих постепенно возраставших сил, охотился, участвовал в общих советах, когда собирались жители всего стойбища и обсуждали наиболее важные вопросы.

В каждом отдельном стойбище жили, как правило, несколько семей. Обычно поселение насчитывало не более десяти умранов, и это было связано с тем, что люди не должны мешать друг другу охотиться, а кроме того, тундра, не слишком щедрая к людям, не могла накормить сразу многих. Давала же она и жерди для умранов, и лучинки на растопку, и травы, которые женщины собирали по весне, а потом, долгой зимой, заваривали как чай или клали в еду как приправу, когда надо было сварить похлебку, которой кормили малых детей, чтобы они росли крепкими и здоровыми, или больных, чтобы придать им силы, которая поможет выгнать из тела злобных духов — келе.

Духи у ветланов были разные, и добрые, и злые. Жили они повсюду, а где именно, никто не знал, кроме Великого Шамана, который и договаривался с ними по своему усмотрению. Любили келе слушать бубен Шамана, а он, выстукивал сложные, только ему известные мелодии, звал духов на помощь, когда ветланы шли охотиться, умиротворял келе когда они собирали колючие ветры, и те носили над землей обжигающе холодный снег, закрывая тропинки, заметая следы, уговаривал духов покинуть тело, когда кеде поселялся либо в спине, либо в голове, в руках, ногах охотника и не давал тому даже пошевелиться от боли,

Не всегда келе слушались Шамана, и тогда тот пояснял, почему так произошло. Чаще всего — потому, что ветланы принесли не ту или не столь обильную жертву какая требовалась духам, но иногда и потому, что, по мнению Шамана, человек вел себя неподобающим образом, не уважал стариков, не слушался Великого.

Могучий и всесильный человек — Великий Шаман. Трудная у него жизнь. Потому и умран у него самый большой и теплый, укрытый лучшими оленьими шкурами. Пол устлан белоснежными песцами, котел для еды — медный, а плошки вырезаны лучшими мастерами из бивней морских быков. Возле его умрана стояли несколько других, попроще. В одном обитали его помощники, которых он сам для себя отбирал среди наиболее смышленых ребятишек. В другом — женщины, обслуживавшие Шамана. Они грели его постель, чтобы духи холода не овладели Шаманом, готовили ему пищу, тщательно вылизывали посуду, чтобы остатки еды не портили Великому аппетит, шили для него одежду и обузь, разукрашивая их кусочками самого лучшего меха, ворсинками от шкур оленей, зубами пойманных охотниками хищников.

Никто, даже он сам, не знал, сколько Шаману лет. Да и не считали никогда ветланы года. Пять пальцев на руке — это известно даже самому малому ребенку. А сколько же надо рук, чтобы сосчитать, сколько раз светлый Тнарган восходил на небо? Во всем стойбище не наберется столько. И не стоит даже тратить время и силы на такую ерунду. Живет себе человек и живет, пока не настанет ему пора отправляться в дальний путь — в иную жизнь.

А закроются его глаза навсегда, соберутся люди, споют ему последнюю песню, оденут в новую меховую куртку, в каких ходили все ветланы, Шаман возьмет бубен, чтобы оповестить всех, что еще один человек собрался в дорогу, 0 отнесут тело в тундру. Там его отыщут звери и справят по усопшему тризну, используя его самого как угощение. И лишь тогда попадет он на берег большого теплого озера, где встретит его бессмертная Рультана. Только один вопрос задаст она прибывшему: «У тебя были дети?» И если оставил человек после себя большое потомство, ждут его хороший умран, удачная охота и долгая жизнь, похожая на праздник. А коли прожил он зря, не посеял новую жизнь, рассердится Рультана и утопит его в озере. Зачем ему вечная жизнь, если короткой он распорядился так глупо и неумело?

Не всегда ветланы покорно ждали, когда придет их время покидать этот мир. Если нападали на человека особенно упрямые келе, которые ни за что не соглашались покинуть его тело, или старость отняла все силы, что даже двигаться стало трудно, надо было лишь сказать родным: «Хочу уйти». И тогда никто не может отказать в такой просьбе. Самые близкие возьмут тонкий пушистый мех и накроют им лицо желающему уйти, и будут держать до тех пор, пока его дыхание не остановится и сердце не перестанет биться, укажут дорогу к Рультане. И вовсе не потому это, что злы и бессердечны ветланы. Жизнь у них у такая: старый и беспомощный отнимает силы, внимание, да и еду, которая нужна детям, чтобы они поскорее выросли. К тому же нельзя отказывать, если тебя о чем-то просят. Да и что эта жизнь, когда человека ждет другая, более счастливая, сытная и легкая? Ветланы не плакали и не горевали долго, когда кто-то уходил: рано или поздно все они обязательно встретятся.

Чужаку их жизнь показалась бы скучной, убогой и однообразной. Но это не так. Знали ветланы и радость, и любовь, и счастье, и печали, и даже ненависть ведома некоторым из них, хотя с этим чувством они старались бороться, ведь не рождался человек с ненавистью, видимо келе ему нашептывали ее. Главное их свойство — доброта. И еще честность. Никогда ветлан не нарушал данного им слова, никогда не отступался от намеченного, если уверен, что цель его благородна, хотя вряд ли кто из них и слово, то такое знал: благородство. Просто оно естественно для них, как дыхание.

Истинными детьми природы были ветланы. И жизнь, их, обычаи, устои, отношения были так же просты и безыскусны. Доверчивые и открытые, щедрые и гостеприимные, они порой казались жестоки, как бывает жестока сама природа, которая позволяет зверям пожирать друг друга. Они никому не навязывали свой образ жизни, но для себя другого не мыслили. Они просто жили, не мечтая ни о славе, ни о богатстве, ни о власти. В их языке даже не было таких слов.

Но время неумолимо. Оно движется вперед, и меняются нравы, меняются люди, происходят самые невероятные события, и это тоже надо понять и принять, ибо ничто не бывает неизменным, даже сама природа.

Уже очень давно не было солнца. День не сменялся ночью, тьма царила над миром, и только луна проливала на заснеженную землю ровный неяркий свет. Сколько длилась зима и как скоро она сменится летом, Млеткен не знал, ибо, как и все ветланы, вел счет пятерками — по числу пальцев на руке. А дни и ночи, длившиеся в северном краю так долго, не поддавались такому исчислению.

Млеткен проснулся, обвел еще мутным спросонья взглядом свой умран и сразу заулыбался: пол, застеленный прочной алпачьей шкурой, тщательно выметен, в каменных плошках, наполненных свежим жиром, весело горел огонь, который жена Млеткена, Уквуна, подправляла время от времени костяной палочкой, чтобы на стены не садилась копоть. Сестра охотника, Анкаля, ловко орудуя острым ножом, сделанным из бивня морского быка, строгала большой кусок мяса на завтрак.

Славные женщины в его умране! Жена Млеткену досталась тихая, приветливая, работящая, а главное — подарила ему уже двоих сыновей и скоро родит третьего ребенка. Сестра — красивая, добрая, умная. Она во всем помогала Уквуне, возилась с ребятишками, готовила еду, да еще успевала шить прекрасную одежду с изящными украшениями.

Вчера Млеткен сказал им, что собирается на охоту, вот они к поднялись пораньше, чтобы подготовить все необходимое. Определенно, ему повезло в жизни. Жаль только, отец, которого задрал давным-давно белый кровожадный медведь, не видел его счастья. И мать не дожила до хороших дней, когда сын вырос и стал лучшим охотником в стойбище. Вселился в нее злой келе, жег бедную женщину огнем изнутри, тряс ее тело, лишил рассудка. И тогда, ненадолго придя в себя, попросила она помочь ей уйти, Как ни горько было Млеткену, но не мог он отказать матери в ее последней просьбе.

Млеткен тряхнул головой, отгоняя тяжелые думы, и, сладко потянувшись, поднялся. Анкаля тут же протянула брату костяную плошку:

— Поешь. Уйдешь надолго, тебе надо хорошенько подкрепиться.

Охотник набрал целую пригоршню замороженного почти до белизны мяса и с удовольствием положил его в рот. Хорошая это еда, сытная, силы дает большие, глаза делает острыми, руки — крепкими. Млеткен ел молча и сосредоточенно, как и все ветланы, которые относились к пище очень серьезно. Покончив с мясом, он пожевал кусочек вяленой рыбы, а затем взял плошку с горячим травяным отваром. Прихлебывая ароматный напиток, он смотрел на жену, не переставая удивляться, как повезло ему, что эта чудесная женщина вошла в его дом. Уквуна, положив руку на уже заметный живот, сказала мужу:

— Еще долго ждать. Но, думаю, Тнарган уже увидит нашего малыша.

Млеткен важно кивнул, допил отвар, встал и натянул куртку, сшитую из тонкой оленьей шкуры и подбитую белоснежными песцами. Затем он взял несколько гарпунов, наконечники к которым вырезал сам, и тонкий, но прочный кожаный ремень с привязанным к нему крюком. Положив снаряжение в торбу, охотник повернулся к женщинам:

— Пожелайте мне удачной охоты.

Потом он обнял жену и сестру, опустился на четвереньки и быстро выполз из умрана. Возле дома его ждали трое друзей: Таграй, Комэ и Таюги. Все они были молоды, сильны и уже заслужили славу ловких охотников, хотя с Млеткеном ни один из них еще сравниться не мог. Таграй шагнул ему навстречу:

— Я проверил полынью. Не замерзла. Алпачи есть.

Охотники быстрым шагом направились к морю. Зима была холодной и снежной, и, чтобы обеспечить стойбище мясом, приходилось постоянно поддерживать полынью, к которой приходили алпачи. Они, правда, все равно нашли бы способ выбраться на лед. Алпач дышит легкими, ему необходим воздух. Если полынья замерзнет, он все равно продышит в нем отверстие — отдушину, а не справится один, на помощь явятся еще пять-шесть собратьев, и вместе они одолеют лед. Правда, охотиться возле отдушины труднее: она небольшая, алпач от нее далеко не отходит и спит очень чутко. Тут уж бить надо наверняка. Ранишь зверя, не добьешь сразу, уйдет и гарпун за собой утащит, а изготовить хороший костяной наконечник непросто. Сколько бивней перепортишь, пока добьешься нужного результата!

Пока Млеткен обдумывал приемы охоты, впереди показалась полынья. Он достал приготовленную заранее шкуру белого медведя, укутался в нее и пополз к открытой воде. Сколько придется ждать — неизвестно. На сей раз охотникам повезло. Прошло совсем немного времени, и из черной воды показалась небольшая темная голова. Видимо, алпач глотнул достаточно воздуха, потому что голова тут же скрылась, оставив лишь большие круги на поверхности. Вот вынырнул еще один, еще. Следующий алпач сразу же приглянулся Млеткену. Крупный, жирный зверь медленно плыл, словно опираясь о воду редкими жесткими усами. Он направлялся прямо к краю полыньи. Охотники замерли, чтобы неосторожным движением не спугнуть добычу. Алпач видит плохо, не запоминает ничего из увиденного, поэтому, если перемещаться аккуратно, он не заметит опасности. Правда, чутье у зверя отменное, но люди об этом знают и всегда заходят только с подветренной стороны.

Нетерпение овладело Млеткеном, ему захотелось побыстрее бросить гарпун, но он сдержался. Ведь если не подпустить алпача к самой кромке льда, потом его будет не достать из воды. Пропадет добыча. Такие ошибки опытному охотнику не прощаются.

Вот темная блестящая голова вынырнула совсем близко, и Млеткен, почти не целясь, метнул тяжелый гарпун. Раздался звук, похожий на всхлип, и из-под пробитой кожи фонтаном брызнула кровь. Алпач сильно дернулся и тут же затих. Настала пора действовать другим охотникам. Они, радостно крича, подбежали к краю полыньи, доставая на ходу ремни с крюками. Несколько ловких бросков — и крюки зацепились за прочную шкуру. Общими усилиями, быстро перебирая ремни обеими руками, Таюги, Комэ и Таграй вытащили огромную тушу на лед. Затем они повернулись к алпачу спинами и, закинув ремни на плечи, поволокли добычу к стойбищу. Удача сопутствовала им: охота оказалась недолгой и успешной. На несколько дней люди обеспечены едой. Разделать тушу и поделить мясо, жир и шкуру было делом привычным, и вскоре люди начали расходиться по умранам, бережно неся жизненно важную добычу. Таюги ловким ударом острого ножа отделил крупный кусок мякоти и протянул его Млеткену:

— Отнеси Шаману.

— А почему я? — встрепенулся Млеткен. — Ты живешь ближе, вот и зайди по пути.

— Так нельзя, — покачал головой Комэ. — Это ведь твой гарпун пронзил алпача, тебе и нести Шаману его долю. А то в следующий раз он не станет просить келе о помощи. — Если не можешь держать гарпун в руках, никакие келе не помогут, — возразил Млеткен.

— Что ты говоришь?! — замахал руками Таграй. — Шаман услышит, духам передаст, считай, потерял навсегда удачу. Гарпун гарпуном, а если алпач уйдет из полыньи? А если морские быки летом не придут в наше море? А если песцы убегут из тундры, а медведи и олени — вслед за ними? На кого будешь охотиться?

— Ладно, — поморщился Млеткен. — Пойду.

Он попросил друзей отнести жене свою часть добычи, а сам, еле переставляя ноги, чтобы хоть ненамного оттянуть неприятную для него встречу, поплелся за пределы стойбища, туда, где стояли особняком три роскошных умрана: большой — самого Шамана и два поменьше — его помощников и женщин.

Шаман не имел имени. Конечно, при рождении его как-то назвали, но, по его словам, когда он был еще ребенком, злые духи, проникнув в его тело, чуть не погубили мальчика. Духов удалось не то уговорить, не то обмануть, но ребенок выжил, и ему пришлось сменить имя, чтобы злопамятные келе не узнали его. Но и это не помогло. Духи опять уложили его, уже юношу, на мягкие шкуры и зажгли внутри жаркий огонь. Еле-еле удалось его погасить, в юноша опять сменил имя. Когда же ему привелось снова бороться с келе, он с таким трудом вновь победил их, что решил больше не брать никаких имен.

С тех пор келе ни разу не смогли отыскать дорогу в его тело, а жители окрестных стойбищ называли его сначала Шаманом, а потом и Великим Шаманом, когда осознали его большую силу. Впрочем, никто не знал, было ли так на самом деле.

Шаман жил столь долго, что ни в одном стойбище не нашлось бы его ровесников. Никто не сомневался, что Шаман был всегда — как солнце, небо, море и тундра. И всегда будет. Как же можно обойтись без Шамана?

Никто никогда не возражал Великому, что бы тот ни решил и ни сказал. Он общался с такими силами, каких простодушные ветланы не могли себе и представить. Он говорил от имени духов и богов, а разве можно перечить им? А кроме того, Шаман жил так долго, что даже только этим снискал глубочайшее уважение. И только у Млеткена были очень сложные отношения со стариком. Охотник нисколько не сомневался в его могуществе, всегда внимательно выслушивал умные и глубокие советы Шамана, был искренне благодарен ему за то, что старик несколько дней и ночей не выпускал бубна из рук, когда келе грызли тело матери Млеткена.

И вместе с тем он не любил старого обжору и сластолюбца. А все потому, что однажды, заметив, как выросла и похорошела Анкаля, Шаман пожелал поселить ее в умране для своих женщин. Этого Млеткен не мог допустить. Он донимал, что прислуживать Шаману, ублажать его и выполнять все прихоти — большая честь, но охотнику хотелось, чтобы у сестры была своя семья, дети, любовь и радость. Тем более он видел, какими нежными взглядами обмениваются Анкаля и Таграй, и нисколько не возражал против того, чтобы близкий друг стал еще и близким родственником.

Погруженный в невеселые думы, Млеткен не заметил, как приблизился к жилищу Великого Шамана. Он потоптался возле входа в умран, тяжело вздохнул, опустился на четвереньки и вполз внутрь. Основная, жилая часть умрана была отделена роскошным пологом из лучших шкур зимних песцов. Откинув мягкий, шелковистый мех, Млеткен увидел, что старик полулежит на пышном ложе, а две женщины, присев рядом с ним на корточки, подают ему попеременно чаши с едой и питьем.

В плошках с жиром — жирниках — горел яркий огонь, в в умране было невыносимо жарко. На хозяине были надеты лишь тонкие кожаные штаны, а изящные фигурки его прислужниц прикрывали узенькие набедренные повязки. Их кожа цвета темной меди блестела от пота, длинные прямые жесткие волосы почти касались пяток маленьких изящных ножек, раскосые темно-карие глаза блестели, на пухлых губах играли улыбки. Шаман медленно повернул седую голову с длинными волосами, срезанными ножом на макушке, прищурился, словно не узнал гостя, и, помолчав, спросил, как это было принято у ветланов:

— Ты пришел?

— Я пришел, — ответил Млеткен, тоже как было принято, и только после этого добавил: — С благодарностью пришел. Охота оказалась недолгой и удачной, алпач — крупным. Я принес тебе долю.

С этими словами он протянул Шаману кусок мяса, завернутый в алпачью шкуру. Старик кивнул одной из женщин, которая тут же подхватила подношение, а затем повернулся к охотнику:

— Не мне. Это дар для келе, которые направили твою руку. — Он притворно вздохнул и добавил: — А мне, старику, уже почти ничего не надо.

Млеткен должен был тут же пожелать Шаману долгой жизни, но он промолчал. Шаман нахмурился, но, чтобы не нарушать традиции, предложил:

— Посиди со мной. Отведай моей пищи.

Отказаться от этого было никак нельзя, и Млеткену пришлось поблагодарить хозяина и согласиться. Весьма неохотно стянул он через голову куртку и сел рядом со стариком. Тот снова кивнул, и, как по волшебству, в руках женщины возникла еще одна плошка с мясом, которую темноглазая красавица протянула гостю.

— Здоровы ли твои дети? — поинтересовался Шаман.

— Благодарю тебя, Великий, за заботу, — ответил гость. — Здоровы.

— Да обойдут их стороной злые духи! — воскликнул старик. — Скоро придет пора ставить на них знак рода. Ты не забыл?

У ветланов существовал обычай наносить на лица татуировку при помощи растертого в порошок камня и остро заточенной костяной палочки. Как правило, это был небольшой знак {у Млеткена и у его сестры на правой скуле красовалась маленькая чайка, а у его жены — утка), но за особые заслуги или за дополнительное подношение соответствующим келе можно было сделать и более сложный рисунок и даже нанести картинку на все лицо. Обойтись без знака рода было нельзя.

— Как можно забыть об этом! — воскликнул Млеткен. — Скоро начнем охоту на песцов, и тогда я смогу подготовить шкурки. Одну руку?

— Две, — твердо сказал Шаман.

— Почему две? — удивился охотник.

— Приведешь обоих сыновей сразу.

Шаман говорил тоном, не терпящим возражений, и потому Млеткену ничего не оставалось, как согласиться.

— А как поживает Анкаля? — продолжил разговор хозяин, и у гостя мгновенно испортилось настроение. — Ты еще не надумал привести ее ко мне?

— Она еще слишком молода, — угрюмо буркнул Млеткен.

— Чем раньше она приобщится к служению богам, тем лучшая жизнь ожидает ее в ином мире, — усмехнувшись, произнес старик.

— А может, у нее совсем другое предназначение?

— Не может, — сурово возразил Шаман. — Совсем недавно я видел еще один вещий сон. Анкалю настигнут злобные келе, если она не войдет в мой умран. Такие злобные, что я не смогу с ними справиться. И тогда она предстанет перед бессмертной Рультаной. Подумай, что ожидает ее, бездетную!

Млеткен побледнел от страха за свою сестру, но что-то в глубине его души восставало против того, чтобы отдать Анкалю Шаману. Не должна молодая красивая, полная сил девушка жить в умране старика. Неожиданно охотнику шла в голову хитрая мысль:

Но ведь если сестра придет к тебе и начнет служить богам, то она так и останется бездетной.

— Никто не знает, как распорядятся боги, — гнусно усмехнулся Шаман. — Может, ее изберет добрый дух, а то и какой-нибудь бог, и она родит ему сына.

Млеткену очень не понравилась ухмылка старика, и он вдруг подумал, что Шаман печется вовсе не об Анкале и не о богах, а жаждет удовлетворить свою похоть. Эта страшная мысль так ожгла охотника, что щеки его запылали, кровь прилила к голове, сердце выпрыгивало из груди.

— Нельзя так думать о Великом, нельзя подозревать его в нечестивости, а тем более во лжи. И все же он не мог ничего с собой поделать. Чем больше смотрел Млеткен на старика, чем больше слушал его, тем сильнее убеждался, что безумная его догадка верна. Испугавшись, что не сможет долго сдерживаться, чтобы не сказать Шаману об этом, охотник быстро поднялся на ноги, поблагодарил хозяина за гостеприимство и тут же покинул его умран, едва успев натянуть куртку.

— Не забудь, я жду Анкалю! — крикнул Великий ему вслед.

Пока Млеткен добирался до своего жилища, в голове у него сложился план, как спрятать сестру от жадных глаз Шамана. Это, конечно, не было окончательным решением, но охотник надеялся, что позже придумает, как будет выкручиваться дальше, а пока ему хотелось только спрятать Анкалю, чтобы старик хоть на какое-то время забыл о ней. Млеткен решил, что устроит для сестры убежище где-нибудь в тундре и будет изредка навещать ее под предлогом охоты на песцов и оленей, а затем, ближе к весне может, удастся сыграть свадьбу Анкали с Таграем, и тогда Шаману придется отступить.

Млеткен быстро юркнул в свой умран и, не успев еще раздеться, тут же поделился с женщинами своими мыслями. Они все поняли без лишних слов и согласились с ним. Теперь предстояло подумать, как лучше осуществить замысел. На радость охотника, вскоре его друзья заговорили о том, что пора начинать приманивать песцов, которых в последнее время стало появляться все больше и больше, а это означало, что у Млеткена есть вполне благовидный предлог, чтобы надолго отлучаться из дома.

Охота на маленьких хищников, одетых в удивительно красивые белоснежные шкуры, была занятием довольно легким, и ветланы приучались к ней с раннего возраста. Сначала надо было отыскать место, где песцы появлялись чаще всего. Это было несложно: зверьки оставляли на снегу четкие и глубокие следы, так что не надо обладать большим опытом, чтобы обнаружить их. Затем убивали нарму и относили ее в тундру. Туда, где следы появлялись постоянно. На сильном морозе нарма быстро замерзала и становилась твердой, как камень. Острые, но мелкие зубы песцов не могли справиться с ней, и звери приходили к приманке все чаще и чаще, постепенно обгрызая ее и привыкая к тому, что здесь им не грозит никакая опасность. Они становились беспечными и, подбираясь к еде, уже не присматривались и не принюхивались так долго и тщательно, как вначале.

Вот тут-то и наступала пора готовить западню. Возле обгрызенной нармы охотники выкапывали ножами глубокие ямки, ставили туда ловушки (капканы или затягивающиеся кожаные петли) и прикрывали их тонкими пластинками льда. Довольно скоро ветер заносил пластинки снегом, и они становились совершенно незаметными. Осмелевшие песцы приходили к кормушке, наступали на лед, и он ломался под их тяжестью. Хищник попадался, и теперь охотнику оставалось лишь забрать добычу. Ни со стрелами, ни. с копьем на песца не выходили, ибо самое ценное в нем —. мех, который ни в коем случае нельзя портить.

Отправляясь в тундру то проверить следы, то положить приманку, то изготовить ловушку, Млеткен с Таграем сосредоточенно сооружали землянку для Анкали. Копать невероятно твердую почву было трудно, но у друзей была благородная цель, и мысль о спасении девушки от посягательств похотливого старика придавала мужчинам сил. Оба понимали, что бросают вызов не только самому Великому Шаману, но и духам, благосклонным к нему, однако в битве разума и сердца на сей раз побеждало сердце.

Трудились они долго, но наконец необходимое углубление было готово, и Млеткен, выбрав несколько наиболее крепких деревьев среди довольно-таки чахлой растительности, соорудил укрепление для стен и крыши. Затем жерди накрыли прочной шкурой, завалили получившееся жилище землей и присыпали снегом. Изнутри его выстлали мехами, а вход завесили пологом. Издалека землянка напоминала невысокий холм, каких в тундре было предостаточно, и поэтому тот, кто не знал о ней, вряд ли мог что-нибудь заподозрить. Убежище было готово, и Анкаля переселилась в него. Теперь оставалось убедить жителей стойбища, что девушка пропала, заблудилась в тундре, и так организовать поиски, чтобы никто не обнаружил беглянку.

Млеткен разыграл великолепный спектакль. Он носился по стойбищу от умрана к умрану с горящими глазами и созывал народ. Когда все собрались в центре поселения охотник произнес самую длинную в своей жизни речь. Он рассказал всем, как любит свою сестру, как заменил ей и мать, и отца после смерти родителей, как надеялся выдать ее замуж за ближайшего друга, но потом засомневался, ибо сам Великий Шаман обратил на девушку свой благосклонный взор и призвал ее служить богам. А теперь Анкаля пропала. Она отправилась за льдом, чтобы, растопив его, приготовить травяной отвар, но ее нет уже так долго, что брат волнуется, не приключилась ли с ней беда, и обращается ко всем с просьбой помочь отыскать сестру. Из толпы вышел старый Айван:

— Все мы знаем, как ты любишь сестру, Млеткен. И то, что она хорошая девушка, тоже знаем. Если на нее напали келе, это большое горе для всех нас. — Все согласно закивали. — Но мы не знаем, где ее искать. Надо пойти к Великому Шаману и спросить его.

Другой старик, Араро, добавил:

— У тебя на щеке чайка, Млеткен. У твоей сестры тоже. Надо поймать такую птицу и отнести ее Шаману, чтобы он задобрил духов, охраняющих твой род.

— Спасибо за хорошие советы, — отозвался Млеткен. — Вы добрые и мудрые люди. Я так и поступлю.

Зверя или птицу для жертвоприношения полагалось ловить живьем. Поэтому молодой охотник взял связку ремешков с прикрепленными к ним алпачьими зубами и отправился к морю. Чаек ловить было нетрудно, и часто охота на них служила развлечением для мальчишек. А кроме того, так они приучались ловить уток на лету. Чайка — птица глупая и прожорливая. Надо было просто разбросать на снегу мелкую рыбешку и подождать. Вскоре появились чайки. Они покружили над приманкой, оглашая воздух пронзительными криками, а затем начали быстро снижаться. Как только самая крупная птица оказалась в пределах досягаемости, Млеткен ловко бросил ремешки, и они накрыли се. Чайка попыталась освободиться, но только запуталась еще сильнее. Алпачьи зубы тянули ее вниз и не давали взлететь. Млеткен осторожно приблизился к добыче, поднял ее и, крепко прижав к себе, понес к умрану Шамана.

Великий Шаман встречал охотника снаружи.

— Я слышал, в твой дом пришла беда? — спросил он, подозрительно глядя на Млеткена.

— Да, — ответил тот, низко опустив голову. — Анкаля пропала. Я принес чайку, чтобы ты задобрил келе нашего рода. А еще я хотел попросить тебя помочь разыскать сестру.

Если у Шамана и были какие-то подозрения, то они начали рассеиваться. Не стал бы Млеткен просить его о помощи, если бы хотел обмануть.

— Войди в дом, — велел старик, пропуская охотника вперед.

Внутри все было готово для жертвоприношения, и Млеткен невольно вздрогнул, подумав, что Шаман узнает новое-ми до того, как кто-то сообщает ему их. Постель была отодвинута к стене, а в центре, на голом полу из оленьей шкуры возвышался прямоугольный камень с углублением. посередине. Рядом лежал большой нож, изготовленный из белоснежного клыка и остро заточенный. Лезвие украшала замысловатая резьба, состоящая из магических знаков.

Шаман положил руку на голову чайки, и птица перестала трепыхаться, хотя сердце ее по-прежнему учащенно колотилось, готовое вот-вот выскочить из груди.

— Клади ее в углубление, — распорядился Великий.

Млеткен аккуратно положил жертву на камень, и она, безвольно опустив крылья, закрыла глаза. Шаман взял бубен, и зазвучала странная, чарующая мелодия. Охотник смотрел на старика, не отрывая взгляда ни на мгновение. Даже если бы ему и захотелось отвести глаза, у него ничего бы не получилось: мелодия заворожила его настолько, что Млеткен не мог даже пошевелиться. Неожиданно черты лица Шамана начали меняться, словно кто-то невидимый рисовал на нем сложный узор. Фигура старика расплылась, и ее очертания постепенно изменились настолько, что Великий уже не походил на человека. Перед изумленным охотником стояло какое-то неведомое ему существо, непрерывно выбивающее на бубне все тот же ритм, от которого у Млеткена слегка кружилась голова.

Существо подошло к жертвенному камню, взяло в руку нож, не выпуская из второй руки бубен и постукивая им по колену. Затем странное создание полузаговорило, полузапело, обращаясь к келе, сковавшим крылья чайки, и уговаривая их подержать ее еще немного. Птица вздрогнула всем телом, и по ее белому горлу полоснул нож. Но кровь, как это ни странно, не брызнула из раны, а медленно потекла в углубление, распадаясь на две тоненькие струйки.

Млеткен зачарованно смотрел на узкую полоску, возникшую на горле птицы, и потому не заметил, как невообразимое существо снова превратилось в Великого Шамана. Старик окунул желтый кривой палец в красную жидкость и повернулся к охотнику:

— Придвинься. Мне надо нарисовать на твоем лице знаки, чтобы келе позволили тебе находиться здесь.

Млеткен безропотно повиновался. Шаман, бормоча заклинания, начал что-то рисовать на лбу и щеках охотника. Затем он вывел те же узоры на своем лице. Все это время бубен не умолкал, и Млеткену казалось, что он не сидит в умране Шамана, а плывет по широкой полноводной реке и волны мягко покачивают его. Неожиданно мелодия оборвалась, и охотник вздрогнул, словно кто-то плеснул в него полные пригоршни ледяной воды, и очнулся от наваждения.

Великий подошел к камню, взял нож и ловким движением вскрыл чайке грудную клетку.

— Смотри, — приказал он Млеткену и ткнул пальцем в открывшиеся внутренности.

Как ни старался Млеткен увидеть что-нибудь необычное, он так ничего и не заметил и честно признался в этом старику.

— Смотри лучше, — настаивал Шаман, но снова охотник ничего не увидел.

Шаман опустился на пол, скрестив ноги, и снова взял бубен. На сей раз мелодия оказалась несколько иной, но подействовала на Млеткена точно так же, как и предыдущая.

Старик покачивался в такт музыке и распевал заклинания а охотник не сводил изумленных глаз с большого рта Великого с крупными широкими зубами. Вдруг облик поющего снова начал меняться. На сей раз перед Млеткеном возникла огромная чайка, державшая в крыльях бубен. Она замолчала на мгновение, затем пронзительно вскрикнула и заговорила:

— Ее нет на берегу моря. И в глубинах его тоже нет. Она далеко от воды. Надо искать в тундре.

Мелодия затихла, и, словно очнувшись от сна, Млеткен увидел перед собой Шамана. Тот аккуратно положил бубен на пол и обратился к охотнику:

— Птица не смогла нам помочь. Тебе придется принести мне песца. Он ходит по тундре, у него и спросим.

Охотник смог только кивнуть, ибо голос отказал ему. Затем он поднялся на ноги и быстро покинул умран. Под тяжестью нахлынувшего на него горя Млеткен не заметил, как дошел до своего жилища. Неужели все их старания оказались напрасными?

Нельзя не принести Великому песца, ведь тогда станет ясно, что Млеткен обманул всех. Нельзя и принести. И в этом случае ложь обнаружится. Что ж, коли решился один раз свернуть с праведного пути, придется идти дальше.

Млеткен снова собрал жителей стойбища и сообщил им:

— Великий Шаман сказал, что Анкалю надо искать в тундре. Это моя сестра, я и отправлюсь на поиски. А если не отыщу ее, Великий Шаман поможет.

Трудно было не согласиться с его словами, и поэтому никто возражать не стал. Млеткен забрался в свой умран, рассказал все жене и спросил у нее:

— Уквуна, что же теперь нам делать? Я не хочу отдавать Анкалю старику. Но он может обо всем узнать у келе, и тогда нам придется покинуть стойбище. Никто не согласится жить рядом с лгуном.

— Надо вернуть ее. А потом вместе подумаем, что делать дальше. Вот поешь и отправляйся. Ей, бедняжке, там страшно, наверное, одной-то.

— Плохо ты знаешь мою сестру! У нее отважное сердце. Она пила кровь оленя, как охотник. — Млеткен помолчал немного, потом улыбнулся и добавил: — И она очень хочет выйти замуж за Таграя.

Уквуна подала мужу мелко наструганную рыбу и немного мяса. Все это было сырым. Ветланы вообще почти не варили пищу, не знали ни приправ, ни даже соли. Бывало, в стойбища случайно забредали редкие торговцы, которые предлагали специи, но старики, отведав необычные продукты, начисто отвергли их. А что не по душе старикам, и для молодых не годится.

Иногда, правда, женщины приготавливали некое подобие похлебки из мяса или рыбы с травами. Но готовили ее только в том случае, когда нужно было подкормить человека, боровшегося с келе, потому что несчастному было трудно жевать жесткую сырую пищу. Воду, однако, кипятили, заливали ею травы (зимой — сушеные, летом — только что собранные) и пили настой, считая его, и небезосновательно, очень полезным.

Подкрепившись, Млеткен собрался в дорогу. Жена приготовила ему с собой немного еды, чтобы накормить Анкалю, и, потеревшись щекой об его щеку и выражая этим движением всю свою любовь к мужу, сказала:

— Иди. И возвращайтесь скорее. Я уже соскучилась по твоей сестре. Мне очень ее не хватает. Да и тяжело без ее помощи.

Охотник вскинул торбу на плечо и заспешил прочь из дома. Уквуна, как всегда, успокоила его и вернула ему веру в себя. Млеткену снова казалось, что все не так плохо, что он отыщет способ оградить сестру от бед и несчастий, что все у них получится. Достигнув первых деревьев, он остановился и прислушался. Стояла тишина, и только ветер подвывал потихоньку, гоняя верхний слой снега. Млеткен углубился в тундру, решительно направляясь к убежищу Анкали. По дороге он несколько раз останавливался и оглядывался по сторонам. Они с Таграем так хорошо спрятали землянку, что Млеткен боялся пройти мимо нее. Наконец впереди показались знакомые очертания, которые сумели осознать только острые глаза охотника. Он снова становился, сложил ладони рупором и крикнул:

— Анкаля!

Сестра не отзывалась.

— Анкаля! — снова позвал Млеткен. — Это я, твой брат! Отзовись!

Тишина. Охотник забеспокоился и побежал к землянке. Снег возле нее был истоптан, полог сорван, внутри — никого. Млеткен сел на землю и завыл, словно волк. Кто-то похитил его сестру. Она отчаянно сопротивлялась, но разве может справиться девушка с похитителями? Где теперь ее искать? Он сам во всем виноват. Своей ложью он накликал настоящую беду. Теперь Анкаля и правда потерялась, и он не успокоится, пока не отыщет ее. Внезапно Млеткен замолчал, пораженный страшной догадкой: Шаман! Старик выведал у келе, где скрывается Анкаля, и украл ее.

Млеткен вскочил на ноги и помчался к умрану Великого. Откинув полог с такой силой, что чуть не сорвал его, охотник ввалился внутрь. Шаман возлежал на ложе, сыто улыбаясь и глядя, как танцует для него обнаженная женщина. Увидев Млеткена, он сначала удивленно поднял бровь, а затем жестом отослал танцовщицу. Та быстро накинула На себя куртку и выскочила наружу.

— Где она? — закричал Млеткен. — Что ты с ней сделал?

— О чем ты? — спросил Шаман, хитро улыбаясь.

— Где Анкаля? Ее нет в тундре!

— Значит, ты и без келе знал, где прячется твоя сестра? Ты обманул всех? — Великий нахмурился.

— Тебе все известно, — тихо проговорил Млеткен, тяжело опускаясь на пол, — Я солгал и согласен сполна заплатить за это. Но уж тебе ложь и вовсе не к лицу.

— Хорошо, — важно кивнул старик. — Давай говорить начистоту. Ты не хотел отдавать мне свою сестру и приготовил для нее убежище. Ничтожный, ты забыл, кому пытался сопротивляться. Конечно же, как только ты ушел отсюда, я продолжил разговор с духами, и они все рассказали мне.

— Где она? — перебил охотник Шамана, — Она жива?

— Конечно, жива. Зачем мне мертвая женщина? Я предпочитаю живых, — гнусно ухмыльнулся Великий.

— Верни ее мне.

— Забудь и думать об этом.

— Тогда я всем расскажу, каким богам прислуживают женщины, которых ты собрал у себя. Их единственный бог — ты!

— Кто поверит тому, кто уже однажды солгал? — ехидно поинтересовался старик.

— Об этом никто не знает. Я снова солгу — и объясню всем, что ты помог найти Анкалю, но за это потребовал, чтобы она разделила с тобой ложе.

— Погоди, — нахмурился Щаман. — Так и быть, я снизойду до сделки с тобой. Ты оставляешь мне сестру, и о твоей лжи не узнает никто.

— Не буду я заключать с тобой никаких сделок!

— Забудь о сестре. Навсегда забудь! — вскричал Великий. — Ее нет сейчас здесь. И если ее не будет в моем умране, никто больше не увидит ее. И не стой у меня на пути. Со мной тебе не совладать. Ты сам выбрал судьбу для Анкали. Ее продадут в чужие земли. Она не вернется в стойбище.

— Я найду ее.

— Попытайся.

— Я найду ее, — упрямо повторил Млеткен, — А потом вернусь и расправлюсь с тобой.