"Жозеф Анри Рони-старший. Неведомый мир ("Неведомый мир") " - читать интересную книгу автора

несовершенстве устройства мира. Я впал в какое-то оцепенение, и когда
приходил в себя, то горько плакал и кричал от отчаяния.
Я до того исхудал, что стал похож на призрак. Издали завидя мою
долговязую фигуру, от которой падала длинная тень, жители деревни насмешливо
кричали:
- Вон святой дух идет!
Я качался на ветру, как былинка, был невесом, как солнечный луч, но при
этом - огромного роста.
Постепенно в моей голове созрел план. Раз уж я обречен на тягостное
существование, на безрадостную и сумрачную череду дней, к чему прозябать в
бездействии? Нужно удостовериться в том, что на свете действительно нет ни
единой души, способной понять меня. Я решил оставить свой суровый край и
отправиться в город на поиски ученых - естествоиспытателей и философов.
Прежде, чем обнародовать свои познания о другом мире, я сам мог послужить
интересным объектом для исследований. Разве моя внешность, зрение, быстрота
движений не заслуживали сами по себе пристального внимания ученых?
Чем больше я об этом думал, тем больше крепли мои надежды и возрастала
решимость. Наконец я сообщил родителям о своих намерениях. Они не слишком
хорошо поняли, о чем идет речь, но в конце концов уступили моим настойчивым
просьбам. Мне было разрешено поехать в Амстердам с условием, что я вернусь
обратно, если моя судьба сложится неудачно. И вот как-то утром я отправился
в путь.
От Звартендама до Амстердама около ста километров. Я легко преодолел
расстояние за два часа. Путешествие прошло без приключений, если не считать
того, что в городках и поселках, через которые я пробегал, редкие прохожие
буквально застывали на месте, изумленные скоростью моего бега. Чтобы не
заблудиться, я несколько раз спрашивал дорогу у неторопливо бредущих
стариков и, благодаря превосходно развитому чувству ориентации, оказался в
Амстердаме около девяти часов утра.
Я решительно вошел в большой город и медленно побрел вдоль прекрасных
каналов, смешавшись с толпой деловитых прохожих. Я не привлекал к себе
особого внимания,, как опасался, а лишь изредка вызывал усмешки юных гуляк.
Но все же остановиться я еще боялся и обошел почти весь город, пока не
осмелился войти в кабачок на набережной Теерен Грахт. Место было спокойное.
Дивный канал нес свои воды между рядами деревьев, и я заметил, что среди
снующих по берегам модигенов появились новые разновидности. Слегка
поколебавшись, я переступил порог кабачка и, как мог медленно, обратился к
хозяину с просьбой указать мне больницу...
В его взгляде я прочел подозрение и любопытство. Он вынул изо рта
трубку, снова затянулся и только тогда произнес:
- Бьюсь об заклад, вы из колоний?
Поскольку спорить с ним не имело смысла, я кивнул. В восторге от
собственной проницательности, он задал новый вопрос:
- Вы, наверное, приехали из той части Борнео, куда нам, голландцам,
невозможно попасть?
- Именно так.
Я ответил слишком быстро, он вытаращил глаза.
- Именно так, - повторил я медленнее. Хозяин удовлетворенно улыбнулся.
- Вам нелегко говорить по-голландски? Значит, вам нужна больница. Вы
что, больны?