"Мелани Роун, Дженифер Роберсон, Кейт Эллиот. Золотой ключ (Том 2)" - читать интересную книгу автора

далее, - но этот портрет не был похож ни на один из виденных ею ранее.
Вдоль всего края шли золотые руны. Черные тени слева от каждого
символа придавали им глубину. Композиция была сложная и довольно странная:
по краю изображенного на портрете стола шли затейливые узоры и еще руны,
плохо различимые под золотой бахромой свисающей зеленой скатерти. Перед
женщиной стояло зеркало на подставке, за ее правым плечом висела какая-то
картина, драпировка прикрывала угол, но всякий, кто смотрел на портрет,
видел только изображенную на нем женщину.
У нее были темные волосы и серые глаза, прекрасные, как у большинства
женщин Грихальва. Она решительно наклонилась над столом, казалось, еще
движутся жемчужины на ее лифе. Длинная изящная рука лежала рядом с
огромной книгой, второй она потянулась к небольшой лампе, как будто хотела
поправить огонь. Украшенный драгоценными каменьями кожаный переплет книги
угадывался лишь по золотому мерцанию, поскольку книга была открыта, чтобы
женщина могла читать ее.
Слева от женщины находилась внушительная, окованная железом дверь, но
она была не заперта и засовы не задвинуты. Позади виднелись сводчатые,
глубоко утопленные в стене окна. Ставни на них были раскрыты, пропуская
свет чудесного весеннего утра. У одного окна стояла толстая свеча, высотой
около шести дюймов. Свечу явно только что задули, тонкий дымок поднимался
вверх от почерневшего фитиля. Тонкая, изящная, не виданная доселе работа.
Но, разглядывая картину, Мечелла поняла также, что в ней отсутствует общая
композиция, заданная цветом, формой, углами или линиями. Поза женщины не
привлекала взор к остальным книгам, лежащим на столе, розовый свет зари не
отражался в запотевшем серебряном кувшине, тени от фонаря падали на платье
цвета пепельной розы и на бледные щеки женщины, но не дотягивались до
глиняной вазы с фруктами. Кабрал учил Мечеллу внутренней геометрии картин,
но здесь она не наблюдала ничего подобного.
Традиционно проанализировать эту картину оказалось практически
невозможно. Все внимание сосредоточивалось на лице, не отвлекаясь на
что-нибудь еще. Голова женщины была поднята, как будто что-то заставило ее
оторваться от фолианта, линия губ решительна и дерзка, темные кудри
растрепаны, словно она только что запускала в них пальцы, перед тем как
потянуться к лампе. А глаза! Таких глаз, необычайно выразительных, умных и
трагических, Мечелле не приходилось видеть никогда - ни на портрете, ни в
жизни.
И еще она услышала, как Кабрал задохнулся от изумления.
- Матра Дольча! Это же Сааведра!
- Кто?
Кабрал уставился на картину, темные глаза распахнулись, смуглая кожа
казалась серой. Когда Мечелла тронула его за руку, он явственно вздрогнул.
- Ох, простите меня, ваша светлость, я просто... Это она! Не могу
поверить. Никто не видел этой вещи вот уже лет сто!
- Но кто она? - повторила Мечелла, пораженная тем, что картина может
привести человека в такое смятение.
- Сааведра, - произнес он с благоговением. - Шедевр Сарио Грихальвы.
Работа одного из величайших Верховных иллюстраторов, и никто не видел
ее столетие?
- Почему она не выставлена в Галиерре? Потрясенный, Кабрал шагнул
назад, будто от портрета исходил яркий свет, обжигавший глаза.