"Василий Васильевич Розанов. Об отлучении от церкви гр.Л.Толстого" - читать интересную книгу автора

Василий Васильевич Розанов

Об отлучении от церкви гр. Л. Толстого

Речь, сказанная в IV заседании "религиозно-философских собраний в
С.-Петербурге"

Акт Синода относительно Толстого я считаю невозможным теорети чески, а
потому и в действительности как бы не состоявшимся вовсе. Это по следующей
причине: Синод и Толстой суть явления разных порядков. Нельзя алгебру
опровергать стихами Пушкина, а стихи Пушкина нельзя критиковать
алгебраически. Синод может быть святым и, вероятно, праведен или бывает
праведен по личностям, его составляющим; но нужно же всмотреться во все его
учреждение, в рождение его и историю, в механизм его устройства, в характер
и мотивы вызова епископов, в нем заседающих, и в самый процесс заседания и,
наконец, в постоянные двухвековые темы его суждений, чтобы понять и
согласиться, что это есть строгое, точное, так сказать, алгебраическое
учреждение, без всякой собственной души в нем, без ее волнений, свободы, ее
совести и совестливости - непременных элемен тов всего религиозного. Синод
не есть религиозное учреждение, почти не есть, очень мало есть; и не имеет
ни традиций, ни форм, никаких способов судить религиозно об религиозном.
Отсюда прозаичность бумажки о Толстом, им выпущенной. Митрополит Антоний, в
ответ ном письме графине Толстой, не назвал Синод "Святейшим", что тогда же
меня поразило как правда, как пример невозможности употребить сей эпитет в
языке неофициальном, серьезном, частном, сердечном. Синод, не говоря о
лицах, а говоря об учреждении, не имеет сердца и вообще никаких признаков
личного и живого, свобод ного существа. А бог - личен, жив, свободен; и от
Бога, и именем Божьим что-нибудь сказать Синод просто не может, не умеет, не
имеет формы, по отсутствию в самом нем "образа и подобия Божия". Между тем
Толстой, при полной наличности ужасных и преступных его заблуждений, ошибок
и дерзких слов, есть огромное религиозное явление, может быть, величайший
феномен религиозной русской ис тории за 19 веков, хотя и искаженный. Но дуб,
криво выросший, есть, однако, дуб, и не его судить механически формальному
"учреждению", которое никак не выросло, а сделано человеческими руками (Петр
Великий с серией последующих распоряжений). Посему Синод явно не умеет
подойти к данной теме, долго остерегался подойти, и сделал, может быть,
роковой для русского религиозного сознания шаг - подойдя. Акт этот потряс
веру русскую более, чем учение Толстого. "А, так вот в чем наша вера", -
могли воскликнуть русские в параллель толстовской "В чем моя вера". Там, у
Толстого, - тоска, мучения, годы размышлений, Иово страдание, Иова буря
против Бога. Даже бесы видели Иисуса и трепетали, но Синод вовсе не видел
никакого Иисуса и похож на рожденных до Христа: ни мучений, ни слез,
ничего - только способность написать "бумагу", какую мог бы по стилю и
содержанию написать каждый учитель семинарии или гимназии. Толстой - как бес
перед Иисусом; но акт Синода просто есть решение византийского или римского
юрисконсульта, до рождения Христа высказанное: до такой степени в характере,
и методе, и тоне его не отражается ничего христианского.
Толстой написал "Чем люди живы"; он как бы видел ангела у мужи ка; я
настаиваю на слове "видел"; густота размышлений уплотнилась до
осязательности этого образа. Скажите: какие "видения" видел когда-либо