"Вениамин Росин. И здесь граница...(Документальные повести) " - читать интересную книгу автора

прелой соломы отыскал нарушителя.
Рассказать о розыске прокравшегося из-за кордона лазутчика. Поля едва
оттаяли, и земля, точно резиновая, подавалась под ногами. Глубокие колеи
были до краев наполнены мокрой снежной кашей. Измученные и продрогшие, шли
они с ефрейтором Кирюхиным мимо спящих хуторов через лес и болото. В темном,
словно вороненая сталь, небе со свистом и гоготом проносились гуси,
курлыкали журавли. В можжевеловом подлеске увидели седые, чуть теплые угли
костерка. По-видимому, тот, кого они искали, делал тут короткий привал.
Врага настигли за много километров от места перехода границы. Яростно
отстреливался он из двух пистолетов, и все же они взяли его...
Можно было бы рассказать и про верного, преданного друга - овчарку, не
раз и не два выручавшую из беды. И даже про видавшую виды, побуревшую от
дождей и пыли, многострадальную солдатскую шинель. Нередко служила она
одеялом. Укрывала от непогоды. Спасала от холода. На ней вытаскивал он
из-под вражеского огня раненого товарища.
Многое мог бы рассказать Кублашвили, но вовремя остановил себя. Никита
Федорович наверняка очень занят, он служит в штабе погранвойск, сейчас
приехал по делам в отряд. Нехорошо задерживать его.
И Кублашвили коротко ответил:
- Не довелось мне, как говорят в Грузии, поймать дэва за ухо [4], но
двадцать восемь задержаний в послужном списке имеется.
- Двадцать восемь... Неплохо, Варлам, очень даже неплохо... Это мне с
Ингусом только за один год удалось изловить полторы сотни нарушителей.
Обстановка была иная, соответственно и результаты. Будь на моем месте
другой, то действовал бы, уверен, не хуже, а возможно, и лучше...
Кублашвили показалось, что слова о своей безвозвратно прошедшей боевой
молодости Карацупа произнес с какой-то едва уловимой грустью. Ведь ему
довелось начать пограничную службу на прославленной дальневосточной заставе,
которой командовал Иван Корнилович Казак. Тот самый, что в конце октября
1929 года с десятком бойцов отразил нападение большой группы вооруженных
бандитов.
В глухую дождливую ночь враги перешли вброд мелководную пограничную
речушку и, уверенные в успехе, с душераздирающими воплями ринулись в атаку.
Но они рано торжествовали победу, их встретил сокрушительный отпор. За
станковым пулеметом тогда лежал сам начальник заставы, а его жена, Татьяна,
заняла на время боя место второго номера пулеметного расчета.
Без малого двести вражеских трупов осталось у иссеченных пулями
кирпичных стен казармы, ставшей вторым домом для Никиты Карацупы.
- Обстановка, брат, была другая, - задумчиво повторил Никита
Федорович. - В конце тридцатых годов японская разведка делала ставку на
массовый заброс агентуры, проявляла на нашей границе бешеную активность.
Белогвардейские диверсанты, хунхузы, контрабандисты всех мастей не давали
покоя... Да и в конце концов дело не в количестве задержаний. Хорошо, просто
замечательно, если бы они вообще не лезли к нам. А сейчас двадцать восемь -
немало.
- Было бы больше, Никита Федорович, да осенью на операции сорвался
Балет с мостков в речку и схватил воспаление легких. Как ни лечили, что
только ни делали, а спасти не сумели.
- Какой еще Балет? - удивился Карацупа. - Насколько помню, в школе у
тебя была Гильза. А Балет - у старшего сержанта... - Карацупа наморщил лоб.