"Василий Петрович Росляков. Один из нас (Повесть) " - читать интересную книгу автора

минутами перед первым вступительным экзаменом.
Коля, я и Витя Ласточкин держимся вместе, присматриваемся к будущим
своим однокашникам и пока робеем. Только в аудитории нас покидает робость.
Здесь все равны перед судьбой. Она лежит перед каждым из нас в виде чистых
листов бумаги с институтским штампом. В зависимости от того, что будет
написано на этих листах за шесть томительных часов, к одним она повернется
лицом, к другим - спиной.


5

Две недели шли долго и неровно, будто толчками от экзамена к
экзамену. Но когда они все же прошли, то показалось, что прошли очень
быстро. Кроме Вити Ласточкина, не добравшего одного очка, все мы были
зачислены в институт. Было жаль парня и неловко перед ним, но сделать мы
ничего не могли. Витя молча переживал несчастье, со лба его не сходила
глубокая складка. Вечером, не включая света, сидели мы грустные, говорили
шепотом. Совсем некстати ввалился Зиновий Блюмберг. Он щелкнул
выключателем.
- Прозябаете, огольцы? - Заметив, что на него не обратили внимания,
незнакомым для нас голосом спросил: - Что, хлопчики, случилось?
Мы рассказали Зиновию о нашем несчастье. Тот хмыкнул, смерил взглядом
Ласточкина.
- Советской власти предан? - Вите совсем было не до шуток, и в то же
время нельзя было не рассмеяться. - Ладно, что-нибудь придумаем, -
успокоил Зиновий и, тяжело переваливаясь, вышел.
Зиновий Блюмберг приехал откуда-то с Украины и был на земле один как
перст. Летом никогда не уезжал на родину - не к кому. Каникулы проводил в
общежитии, слонялся в приемной комиссии института и был там своим
человеком. Мы и верили и не верили его обещанию. Однако на следующий день
он заглянул к нам с потрепанным учебником в руках и увел к себе Витю. Он
уже побывал у ректорши, старой большевички, и убедил ее помочь
пролетарскому сыну Виктору Ласточкину. Ректорша обещала зачислить на
экономический факультет, если пролетарский сын покажет знания не только по
литературе, но и политэкономии. Возвращаясь в общежитие, Зиновий прихватил
из библиотеки старый вузовский учебник незнакомой нам политэкономии.
Витя пришел от Блюмберга вечером - красный, улыбающийся и вспотевший.
Он долго не мог ничего сказать нам, улыбался и вертел головой.
- Да-а... Действительно...
Зиновий много часов подряд потрясал Ласточкина своим умом и знаниями,
после чего Витя никак не мог прийти в себя. Ему оставалось за ночь
проштудировать учебник, а утром предстать на собеседовании - перед кем, он
и сам не знал. Чтобы не оставлять его в одиночестве, мы отправились все
вместе в читальный зал. Юдин выписал с десяток книг и начал листать их
одну за другой, рылся в предисловиях и комментариях, шевеля пухлыми
губами, о чем-то таинственно перешептываясь с самим собой. Лева Дрозд
выборочно наслаждался Ролланом, то и дело обращаясь к Юдину за
сочувствием. Я с трепетом переворачивал тяжелые меловые страницы
иллюстрированного Шекспира и чувствовал себя наверху блаженства. И только
друг мой Коля долго переминался у стойки, рассеянно перекапывал каталоги