"Игорь Росоховатский. Утраченное звено (Авт.сб. "Утраченное звено")" - читать интересную книгу автора

которые еще чувствуют. Никогда я так ясно не осознавал единства жизни и
боли. Передвигаюсь сантиметр за сантиметром, и уже успел так устать, что
страх быть изжаренным в собственном скафандре притупился. Тень медленно
скользит впереди меня - необычная тень, багрово-черная, посеребренная по
краям. Я наблюдаю как бы со стороны за человеком в скафандре. Он пытается
ползти, воет от боли. А в это время его тело сковывает онемение. Там, где
оно захватывает новый участок, боль исчезает. Можно остановиться, лечь
пластом, - и боль прекратится навсегда. Но человек движется, движется
вопреки всему, и боится он не столько боли, сколько "спасительного"
онемения.
Тень уже почти достигла холмика. До скалы совсем близко. Но и светило
поднимается все быстрее. Тень укорачивается. Она уже только слегка
обгоняет меня. Дышать становится намного труднее.
Вдали - справа - слышится шорох, и я опять невольно бросаю взгляд в том
направлении, куда старался не смотреть. В мерцающем облаке, окутавшем
гору, проступает искаженное лицо, похожее на человеческое. Наверное,
каким-то образом там возникло мое отражение. Значит, это у меня сейчас
такой перекошенный рот, безумные глаза. Но ведь то лицо видится мне не в
овале скафандра. Поэтому и кажется таким страшным и неестественным, что я
не могу объяснить его возникновения...
Спешу переключить сознание на другое. Вспоминаю, как однажды гулял с
сыном - уже семиклассником - по заснеженному парку. Снег лежал горами...
Снег... Я прокручиваю в воображении эти картины, пока мне не становится
немного прохладнее и легче. Вот что способно сделать воображение. Но оно
может и другое... Например, создать вон то лицо...
Стоп! Я гулял с сыном по заснеженному парку, и он рассказывал мне, что
записался в кружок юных космонавтов, и его вступительную работу оценили
наивысшим баллом. А теперь он, оказывается, готовит к олимпиаде чертеж
звездного корабля новой конструкции. "Совершенно серьезно, папа! Я
показывал его Олегу Ивановичу, и он сказал: "Классно! Из тебя, Подольский,
выйдет конструктор!"
Я кивал головой в ответ на его слова, а сам вспоминал, не тот ли это
Олег Иванович, который однажды приходил на космодром и приглашал меня
выступить во Дворце пионеров. В этом совпадении не было, конечно, ничего
предосудительного, и моя слава могла быть ни при чем. Но я подозревал, как
легко и приятно переоценить собственного сына, и оправдывал свою
подозрительность.
На второй день я пришел к Олегу Ивановичу, и он подтвердил, что мой сын
делает, по его мнению, весьма перспективную работу. Он так и выразился -
"весьма перспективную" - и удивленно смотрел, как я озабоченно хмурю
брови. А я изо всех сил сдерживался, чтобы не расплыться в гордой и
счастливой улыбке.
Супил брови я еще не раз - зачастую совершенно искренне, когда Глебушку
наперебой приглашали девушки на дни рождения и вечера танцев. Он внешне
пошел в Ольгу - высокий, с красивой круглой головой, четко очерченными,
слегка полноватыми губами, с классическими носом и подбородком. Только уши
подкачали - это были мои уши, торчком. Но он научился умело скрывать их
густыми длинными волосами.
В девятом классе он получил первый болезненный щелчок - на школьной
математической олимпиаде занял лишь седьмое место. Больше всего меня