"Эразм Роттердамский. О приуготовлении к смерти " - читать интересную книгу автора

постыдные поступки. Присовокупи всегдашнюю склонность души человека к
худшему. Так что, если не для всех, то уж для большинства верно высказывание
Августина: "Кто старше, тот и неправеднее". Наконец, справа положи удобства
сей жизни, а слева - неудобства, и взвесь краткость всех возрастов, через
которые мы проходим. Детство вообще не чувствуется, юность пролетает, будто
кто гонится за нею, молодость исполнена различных забот, старость застаёт
врасплох неразумных. Что же всё это представляет в сумме, если не точку в
той вечности, к которой мы движемся, если прожили благочестиво, и которой
лишаемся, прожив нечестиво. Созерцание вереницы вещей не есть облегчающее
средство против страха смерти. Другое, и более действенное, то, что Господь,
умирая, свершил для тебя, дабы смерть, которая ранее была переходом в
преисподнюю, ныне стала бы дверью в небо, и что прежде было началом вечных
мук, теперь сделалось бы доступом к небесным радостям; чтобы смерть для
верующих во Христе стала не только не проклята, но и всячески благоприятна.
И Он дал нам вернейшую надежду, что не пропадёт никакая часть человека, и
тела воскреснут к жизни в новейший день, и уже в прославленные эти тела
возвратятся путешественники - души, не как в тяжесть, но как в отраду. И из
смерти сразу попадает на место суда, чтобы избавиться от того, что нас ныне
мучает.

Остаётся из всех ужасное зло, воспламенённое в один костер, из которого
Тартар отказывается хоть что-либо возвратить, всё пожирая и никогда не
возвращая поглощённое. Это - бездна отчаяния, и, как говорится в
Апокалипсисе, "смерть вторая". Всякий поразмыслит, какова сия жизнь, где
бессмертие есть худшее зло, где самое мучительное - демоны и сообщество с
нечестивыми людьми, где никогда не гаснущий огонь, по сравнению с которым
наше пламя - чистый лёд. Прибавь сюда, что это пламя - наименьшая часть
таковых страданий, что человеческий рассудок их не представляет, как и
счастье благочестивых. В несчастьях, в бедах тяжелейших и длительных всё же
даётся надежда на облегчение, словно звёздочка, мерцающая вдали в кромешной
мгле, но геена, вместе с наивысшим злом, обладает и наивысшим отчаянием.
Этот ужас превосходит любой другой ужас, но и его однако Искупитель смягчает
для нас. То есть Он устрашился в саду, и был охвачен смертельной тоской,
когда истекал кровью, - это слабость нашей природы. То, что Он воскликнул,
распятый на кресте: "Боже Мой, Боже Мой, почему Ты оставил Меня? - это,
показывает, что душой Он глубоко почувствовал ужас геенны. Что же остаётся
покинутым Богом, если не крайнее отчаяние? Не должно удивлять, что на Себя
принял это преходящее состояние Тот, Кто принял на Себя грехи всех, чтобы
зло, непобедимое для человеков, сделать в милосердии своём победимым. И не
уменьшает это достоинства Искупителя, но показывает невыразимую Его любовь к
роду человеческому. Вдохновлённый подобным Давид говорит в Псалме:
"Охватывают меня печали смерти, и изобилие несправедливости беспокоит меня,
и захватывает меня петля смерти". Мы геенну заслужили, Он ужаснулся для нас,
чтобы, если подобное чувство овладеет нашими душами из-за преступной совести
или из-за слабости нашей натуры, не оставались бы мы сами по себе, но во
внимательных очах Христовых, даже отчаиваясь, надеялись. Отчаиваться
позволено плоти, отчаивается разум, но из самой глубины вера взывает к
Господу, как Иона, уже проглоченный, из чрева китова воззвал и был услышан.
На это ведь указует и псалом, где прилагается: "В терзании моем взываю к
Господу, и к Богу моему обращаюсь, и услышал меня из святого Храма СВОЕГО".