"Лилиана Розанова. Две истории из жизни изобретателя Евгения Баранцева (сб. "Фантастика, 1967")" - читать интересную книгу автора

под очками глаза; рубашка пузырилась на костлявой спине, и плечи торчали
острыми углами. В общем он был похож на сердитую черную птицу: на
маленького грача, например.
- Да, вы правы, - согласился он, подумав. - Если мне удастся решить
Пятнадцатое уравнение Арнольда-Арнольда, то это произойдет в ближайшие
пять-шесть лет. Чем я буду заниматься остальную часть жизни, я
действительно не написал. Но пока я этого точно не знаю.
Вадик подошел к баранцевской парте и посмотрел Женьке в глаза. И ничего
не оказал, а вернулся за учительский стол. А Ксана Тараканова потрогала
прическу, сплетенную словно из десяти кос - одна другой толще, закинула
ногу на ногу и посмотрела на Женьку долгим взглядом. Но Женька ее взгляда
даже не заметил - и это само по себе было удивительно! Потому что Ксана
была красавица. Моя бабушка утверждала, что такие красавицы жили разве что
во времена художников-передвижников, а теперь исчезли, как исчезли,
например, великие композиторы, гениальные премьеры во МХАТе или тишина в
Москве.
Другой такой, как Ксанка, не было во всем квартале 798 дробь
восемь-бис. В нее были влюблены 72,5 процента десятиклассников, из них
четверо - очень серьезно. Это подсчитал Нема Изюмов, который относил себя
к оставшимся 27,5 процента и потому мог рассуждать трезво. А в конце
первой четверти мы заметили, что Вадим Николаич, когда вызывает Ксанку,
краснеет, деревенеет и грустнеет - просто смотреть невозможно.
Впрочем, я забегаю вперед... Теперь вы, наверное, думаете: эта
красавица Тараканова была двоечница, а похожий на грача Баранцев -
выдающийся отличник. Вот и не так. Отметки у них были примерно одинаковые.
Ксанка, если не знала чего по существу, как-то угадывала, чего от нее
хотят, и эта способность вывозила ее в трудные минуты. Баранцев, конечно,
мог учиться даже на шестерки, но не учился. Во-первых, в отношении
некоторых обыкновенных вещей у него были странные заскоки, и переубедить
его было невозможно. Женька, например, не понимал, для чего нужно
доказывать теоремы.
Он утверждал, что человек рождается с понятием, чему равна сумма
квадратов катетов, - это безусловный рефлекс. Но у некоторых он просто еще
не прорезался. А по литературе он так отвечал: "Образ Луки. Не производит
сильного впечатления. Образ Давыдова. Давыдова я уважаю". И все. И ни
слова.
И наводящих расспросов не принимал - просто не понимал, чего от него
хотят.
Главное же, наши шефы - Завод счетно-логических машин - подарили нам
древнюю, калечную счетную машину. Когда-то, наверное, она была чудом
техники, но потом устарела, поломалась, только занимала у них место, - вот
они и отдали ее нам, чтобы мы в порядке политехнизации разобрали ее на
винтики. Это было скопище шкафов, а на главном шкафе значилось:
"БЭСКУД-НИК - I - конечно, это означало Большое Экспериментальное
Счетно-Кодирующее Устройство Для Научных Исследований в Кибернетике или
что-нибудь в этом роде, но выходило-то - представляете?! Просто нарочно не
придумаешь!
Безусловно, не будь Баренцева, "Бескудник" кончил бы свои дни на свалке
металлолома, потому что наш единственный старый-престарый математик Пал
Афанасьич и молоденькая физичка Людочка не проявили в этом смысле никакого