"Гюг ле Ру. Норманны в Византии " - читать интересную книгу автора

неуместной шутки, так сильно диссонирующей с настроением, в котором она
находилась, что лучше предпочла бы погибнуть, чем услышать пустую жестокую
насмешку.
Но голоса между тем продолжали:
Скоро день настанет, Все тогда поймешь, Пожалеешь поцелуя, Что теперь
даешь!
Дромунд сидел на конце постели и едва сдерживался, прислушиваясь к
словам песни.
Ирина прижалась к его плечу, как бы ища защиты от нахлынувших тяжелых
мыслей и предчувствий, которые заставляли ее так сильно страдать.
- О Боже! - шептала она. - Почему эта песня еще сильнее заставляет меня
любить и еще больше желать тебя?
Она скрыла лицо на его широкой груди. А песня под окном между тем
продолжала дальше свои жестокие предсказания:
Переполненные кубки Фалернского вина Печали, муки сердца Лишь утолят
тогда.
Это было более, чем могла вынести взволнованная Ирина. Точно желая
разбить себя и избавиться от невыносимой мысли, она приподняла голову и с
силой стукнула ею о грудь Дромунда.
Из ее уст, только что улыбавшихся от счастья, вырвался крик отчаянной
тоски.
И она зарыдала.


[Image022]


Глава 19
Клятва

С гневно нахмуренными бровями прислушивался Дромунд к раздавшимся
аккордам псалтериона, едва сдерживая желание наказать и уничтожить своих
обидчиков. Плач и горе Ирины лишили его последнего самообладания. Бережно
положив свою возлюбленную на подушки, он вышел на террасу ярко освещенную
луной.
Появление его грозной фигуры моментально прекратило игру Евдокии и
заставило смолкнуть один за другим голоса братьев.
Испугавшись разгневанного Дромунда, наши три музыканта, как дети,
пустились бежать, и их веселый смех опять послышался уже далеко, в конце
аллеи.
Оставшись одна, Ирина заплакала еще сильнее. Она как бы уже переживала
страдания, которые ей предсказывались в песне. Но страх потерять любимого
человека из-за минутного гнева или несдержанности, которая могла повести к
трагической развязке, заставил ее сдержать горе. Приподнявшись, она стала
смотреть в окно.
Полная луна щедро разливала кругом свой мягкий, волшебный свет. В саду
деревья бросали таинственные тени. Купола и крыши Царицы мира искрились и
блистали, стены же зданий казались совсем мрачно-белыми. Над Босфором
торжественно сиял лазурный свод небес, а на горизонте виднелись стоявшие,
как призраки, темные леса.