"Александр Николаевич Рубакин. Рубакин (Лоцман книжного моря) (Жизнь замечательных людей) " - читать интересную книгу автораглядя в окно на мигавшие в темноте огоньки.
В это же время там находился в ссылке известный профессор истории, впоследствии, после февральской революции, ставший министром иностранных дел Временного правительства, П.Н.Милюков. Отец мой чуть не с раннего детства чувствовал необычайное и, я бы сказал, неумеренное уважение ко всем людям науки, в особенности имеющим научные звания, за всю свою жизнь он не мог отрешиться от этой слабости, которая сильно мешала ему в его оценке людей науки. Профессорское звание Милюкова имело для него большое значение в то время, и в ссылке он подружился с ним. Понадобилась революция, чтобы наконец оторвать симпатии моего отца от Милюкова, - они оборвались, когда отец прочитал в газетах заявление Милюкова о том, что революционеров надо расстреливать. Впрочем, может быть, он об этом узнал и не из газет. Для отца эта эпоха была эпохой его энергичного творчества. Здесь, в Рязани, он составил свою книгу "Опыт исследования программы для народного чтения". Здесь же, кажется, была им написана книга очерков публицистически-беллетристического характера "Искорки", вышедшая в 1901 году. Книга эта примечательна тем, что в ней впервые в русской литературе дан новый, только что нарождающийся тип фабричного рабочего, еще не сформировавшегося революционера, но уже полного революционных требований и осознания своих классовых интересов. Отец не был беллетристом, и из него не вышел бы крупный писатель-художник. Но на всех его книгах и работах лежит печать публициста, остро чувствующего действительность и полного веры в великое будущее русского народа, в революцию. И эта книга была глубоко проникнута революционным духом, его не могла отцом установилась репутация революционного писателя, тогдашние "легальные марксисты" - П.Струве и М.Туган-Барановский - пригласили Рубакина участвовать в издаваемом ими журнале "Начало". Отец никогда в жизни не "размагничивался", никогда не менял своих убеждений. Поэтому его и недолюбливали в некоторых интеллигентских и особенно писательских кругах, где так же легко загорались энтузиазмом, как и впадали в беспросветное уныние. Многие писатели спивались, другие не могли писать, не возбуждая себя спиртным. Отец никогда не брал в рот спиртного и даже на меня впоследствии смотрел с ужасом, видя, как я по привычке, приобретенной во Франции, пил вино за обедом. Быть может, в этом у отца сказалась старообрядческая закалка... Все, что не относилось непосредственно к работе головы, он считал ненужным и несерьезным. Поэтому он совершенно не интересовался спортом, никогда в жизни им не занимался, не плавал, не бегал на коньках и глубоко презирал "спортсменов". Впрочем, так думал не только он, а и большинство окружавших нас интеллигентов - писателей, врачей, инженеров. Это презрение к спорту отец сохранил всю свою жизнь. В особенности он не любил и презирал танцы. У нас в доме никогда не было танцев, хотя и часто собиралась молодежь. На собраниях, если можно назвать таковыми чаи и ужины со знакомыми, спорили долго и горячо, спорили до бесчувствия о разных политических вопросах, которых я тогда как ребенок не понимал и слушать которые мне было скучно. Но в результате этого слушания мне в голову и в память западали различные "умные" |
|
|