"Александр Николаевич Рубакин. Рубакин (Лоцман книжного моря) (Жизнь замечательных людей) " - читать интересную книгу автора

непрестанно трубя, чтобы предупредить толпу и едущих по улице о том, что
сейчас промчится пожарная команда. И несколько минут спустя за ним мчались
сверкающие медью и красной краской пожарные машины, лестницы, насосы,
запряженные тройками сытых красивых лошадей, мчались во весь опор, к великой
радости мальчишек, бегущих со всех сторон поглядеть на это эффектное
зрелище.
А на каланче поднимались на мачту черные шары - сигнал пожара, а также
указание на квартал, в котором он произошел. Ясно, что при такой системе
наблюдения за пожарами его было видно только тогда, когда он уже принимал
серьезные размеры. Помню, отец, и бабушка, и все служащие библиотеки жили в
постоянном страхе возможности пожара, и их утешало только то, что пожарная
часть находилась напротив дома.
По ночам улица погружалась во тьму, в ней горели только редкие газовые
фонари, причем без магниевых колпачков, так что свет от них был немногим
ярче света обыкновенной свечи. А между тем библиотека была открыта для
посетителей также и вечером: именно вечером в нее могли ходить студенты и
работающие интеллигенты. Ходили в нее и рабочие.
С ранних детских лет в доме моего отца я жил среди книг. Недаром эти
слова "среди книг" стали названием его самого капитального труда, в котором
он дал описание русских книжных богатств. Книга, любовь к книге, к ее
собиранию, ее изучению - вот что было основой и, я сказал бы, единственной
страстью моего отца.
Книга и отец настолько сливаются в моем воображении, что, говоря о
библиотеках, я думаю об отце, а говоря об отце, думаю о библиотеках. Я вижу
его, окруженного своими книгами, в рабочем кабинете с книгой в руке. Я вижу
его в спальне его квартиры то в Петербурге, то в Выборге, то в Швейцарии, с
грудами книг под кроватью, над кроватью, рядом с кроватью, на ночном
столике, повсюду, куда только можно положить книгу. Отец любил называть себя
"книжным червяком", хотя это было и неправильно - книжный червяк разъедает,
портит книги, а отец в них рылся и свято их хранил и оберегал от порчи.
Рубакин имел ряд привычек в отношении книг. Он брал книгу в руки особым
движением, перелистывал ее, разумеется, никогда не слюнявя для этого палец,
беря страницу мякотью среднего пальца за крайний верхний край страницы: так
книга не пачкалась и не мялась, и ее было легко перелистывать.
Рубакина крайне возмущало небрежное, неряшливое обращение читателей с
книгами. Он видел в этом неуважение к книге.
Отец весь день работал дома или рылся в книгах в библиотеке. У него был
большой кабинет, сплошь заставленный шкафами с книгами. В этот кабинет нам,
детям, не полагалось входить, когда отец там работал. Иногда, когда
приоткрывалась дверь в него, я видел отца, сидящего за столом, обложенного
книгами и писавшего. Уже тогда у него был ужасный почерк, который с годами
стал хуже. У него была судорога большого пальца, так называемая писательская
судорога. Только я разбирал позже его почерк, даже он сам не мог читать им
написанное. В письмах к моему отцу Владимир Галактионович Короленко
жаловался, что не может разбирать его "иероглифы" и тратит на это дело много
времени.
Отец очень любил диктовать свои работы. Так как я еще в детстве
выучился печатать на машинке и печатал быстрее, чем любая из его машинисток,
он в Швейцарии очень часто диктовал мне и даже не хотел из-за этого
отпускать меня учиться в Париж.