"Гала Рубинштейн. Всячинки" - читать интересную книгу автора

улыбается он, - ее едят", - и отводит в сторону глаза, чтобы не так тошнило.
"Сладкое", - говорит Розенкранц Гильденстерну с тоской, тот шумно вздыхает и
переступает с ноги на ногу. Гамлет резко отодвигает стул и встает: "Да пошло
оно все, - с отчаянием думает он, - не могу больше", - и отходит к бассейну,
в котором плавает Офелия. "Сладкая", - рассеянно думает принц, и рвотный
спазм сжимает ему горло с такой силой, что у него темнеет в глазах. "Почему
ты не ешь, сынок, - доносится до него еле слышный шепот королевы-матери, -
разве тебе не сладко?" Гамлет прижимается лбом к холодной мраморной колонне
и беззвучно шевелит губами - умереть, уснуть... "Быть, - шелестит ледяными
кольцами мертвый король-отец, свернувшийся в чреве безглазой белой змеей, -
быть, был, буду, будешшшшь... будешь еще..." - и вонзает ядовитые зубы в
сведенную судорогой плоть. Яд разливается по телу, проступает на коже белыми
пятнами. Розенкранц едва успевает подбежать и подхватить принца. "Козел", -
цедит сквозь зубы Гильденстерн, сплевывает и уходит играть с Клавдием в
шахматы. Розенкранц заботливо усаживает Гамлета на подушки и начинает
вкладывать ему в рот маленькие кусочки пирожного. Гамлет отталкивает его
руку и говорит внезапно окрепшим голосом: "Отойди, я сам".

* * *

Андрей положил телефонную трубку на место и вышел на балкон. Солнце уже
село, становилось прохладно, но возвращаться в комнату за курткой не
хотелось. Андрей прикоснулся к нагретым за день перилам, провел по ним
указательным пальцем и полез в карман за сигаретами. Сердце билось не то что
бы часто, но как-то не на месте, снаружи где-то. Хорошо бы подышать медленно
и глубоко, считая при этом до 169, например, или вообще потанцевать пару
часов с мечом, но что-то внутри подсказывало - пустое. Не поможет, -
подсказывало что-то, усмехаясь, а само устраивалось уже уютно на опустевшем
месте, закидывало ножки на шестое ребро, располагалось как дома, и замолкать
не собиралось. "Так вот ты какой, черненький, чумазенький чертенок", -
Андрей потер грудь и вернулся в комнату. "Странно, для белой горячки вроде
рано, для шизофрении - поздно..." Что-то внутри копошилось, скреблось,
бормотало и никак не могло угомониться. Хотелось напиться, но напиваться не
стоило, стоило вместо этого сесть и подумать как следует. Ну разве что
немного коньяка, а много кстати и нет, осталось всего ничего - Андрей вылил
остаток "Хенесси" в чашку, взял куртку и вернулся на балкон. Через полчаса
все стало более или менее понятно, а что-то внутри перестало, наконец,
подсказывать, покрутило пальцем у виска, зевнуло, свернулось в клубочек и
заснуло.
Привет. Узнала? Ты как? Ничего не случилось, просто захотелось твой
голос услышать. Ты мне снишься уже третью ночь в каких-то жутких кошмарах,
честно говоря, хотел убедиться, что у тебя все в порядке. Да ладно, чего ты,
послушай, давай, может, встретимся вечером? Ну давай завтра. Где тебе
удобно, мне все равно. Отлично, забито. Целую.
И главное, сон такой дурацкий, знаешь, говорила мне бабушка в детстве,
мол, умным людям снятся умные сны, а мне, ну просто, что ни ночь, такой
бред, вот сегодня, представь, шел по мосту, и такой хороший мост, прочный и
уютный, что ли, деревянный, доски теплые, а я босиком шел, как в детстве, и
тут вдруг тучи на небе, и я понимаю, что гонится за мной что-то совершенно
ужасное, a я в такой панике, что даже обернуться не могу, не то что бы