"Ганс-Ульрих Рудель. Пилот "Штуки" (про войну)" - читать интересную книгу автора

Ледяное молчание - до тех пор, пока я не нарушаю нетерпимую паузу: "Я
умею управлять самолетом".
Почти с презрением - или мне так только показалось? - он говорит с
ударениями, которые окатывают меня ледяной волной:
"Я передам твое дело на рассмотрение командира и будем надеяться на
лучшее. Пусть он решает. Это все, можешь идти и привести себя в порядок".
Когда я вышел из палатки в слепящее солнечное сияние, я мигаю - не
только потому, что оно такое яркое. Я борюсь с нарастающим внутри меня
чувством отчаяния. Затем здравый смысл подсказывает мне, что у меня нет
причин терять надежду. Адъютант может быть предрасположен против меня, но
его мнение обо мне - это одно, а решение командира может быть совсем иным.
Предположим даже, что адъютант имеет такое влияние на командира - но
возможно ли, что решение не будет принято в мою пользу? Нет, вряд ли
командир будет колебаться, потому что он даже не знает меня и, конечно же,
составит свое собственное мнение. Приказ немедленно доложить командиру
прерывает мои размышления. Я уверен, что он сам решит, как поступить со
мной. Я докладываю. Он отвечает на мое приветствие довольно апатично и
подвергает меня длительному и молчаливому осмотру. Затем он, растягивая
слова, произносит: "мы уже знаем друг друга", и, возможно, заметив выражение
несогласия на моем лице, отмахивается от моего молчаливого протеста
движением руки. "Конечно, знаем, поскольку мой адъютант знает о вас все. Я
знаю вас с его слов настолько хорошо, что вплоть до дальнейших распоряжений
вы не будете летать с моей эскадрильей. Вот если в будущем у нас не будет
хватать людей..."
Я не слышу, что он мне говорит. В первый раз на меня что-то находит,
какое-то чувство в глубине живота, чувство, которое я не испытывал несколько
лет, до тех пор, когда однажды возвращался на самолете, изрешеченном
вражескими пулями и серьезной потерей крови, которая высасывала мои силы.
Я не имею ни малейшего представления о том, как долго говорит командир
и еще меньше я знаю, о чем. Во мне бурлит восстание, и я чувствую, как в
моей голове молотом стучит предупреждение: "Нет, не делай этого... не
делай...". Затем голос адъютанта возвращает меня к реальности: "Вольно".
Я вижу его в первый раз. Вплоть до этого момента я не уверен, что он
присутствует. Он смотрит на меня каменным взглядом. Сейчас я полностью
восстановил контроль над собой.
Несколько дней спустя начинается операция по захвату Крита. Двигатели
ревут над летным полем. Я сижу в своей палатке. Крит - это проба сил между
"Штуками" и английским флотом. Крит - остров. Согласно всем военным
аксиомам, только превосходящие военно-морские силы могут отобрать остров у
англичан. Англия - морская держава. Мы - нет. Конечно же, нет, потому что
Гибралтар не позволяет нам привести в Средиземноморье наши суда. Но эта
военная аксиома, господство Англии на море сейчас ставится под сомнение
бомбами наших пикирующих бомбардировщиков. А я сижу один в своей палатке...
"Вплоть до дальнейших распоряжений вы не будете летать с моей
эскадрильей!".
Тысячи раз в день это предложение возмущает меня, высокомерное,
саркастическое, делающее меня посмешищем. Снаружи раздаются голоса экипажей,
взволнованно рассказывающих о своем опыте и о высадках наших
воздушно-десантных войск. Иногда я пытаюсь убедить одного из них позволить
мне лететь вместо него. Это бесполезно. Даже дружеский подкуп ничего мне не