"Вадим Руднев. Диалектика преследования" - читать интересную книгу автора

его надо обязательно убрать. Так думает преследуемый. Он может не знать этой
тайны и так никогда и не узнать, за что его преследовали, как герой романа
Кафки "Процесс" Йозеф К. Здесь преследователь выступает как анонимная сила,
олицетворяющая Суперэго, преследующая за универсальную экзистенциальную
вину, которая есть у всякого человека. Но преследуемый также может узнать
свою вину или тайну, в которую он проник, по мере преследования.
В фильме Сиднея Поллака "Три дня Кондора", который можно рассматривать
в качестве парадигмального массового нарратива о преследовании, герой,
филолог, работающий в ЦРУ, будучи чрезвычайно талантливым параноиком (он
занимается тем, что по сопоставлению нарративных схем из бульварных
детективов раскрывает реальные преступления), случайно раскрывает самую
страшную тайну ЦРУ, заключающуюся в том, что внутри этой организации есть
еще одна тайная организация, которая занимается виртуальной
разведывательно-геополитической деятельностью. Герой, полагая, что обнаружил
контр-организацию внутри ЦРУ, посылает отчет начальству. В качестве ответа
начальство присылает убийц, которые отстреливают всех сотрудников отдела, в
котором работает герой, кроме него самого, который в этот момент случайно
вышел за бутербродами. Вернувшись в офис, он обнаруживает, что все убиты. С
этого момента начинается преследование самого героя - Кондора. Его
преследователь, наемный убийца, пожилой сухопарый мужчина, - это, конечно,
отцовская фигура. Он не питает никакой личной неприязни к герою, он даже
по-своему гордится им, когда тот ловко уходит от преследования. Он лишь
выполняет функцию преследователя. Когда по ходу сюжета в преследовании
отпадает нужда, он приветливо, даже с некоторой отцовской нежностью
разговаривает с героем.
Что же это за тайну раскрыл герой? В чем ее психосексуальный
фрейдистский смысл? ЦРУ - alma mater героя. Раскрыв его (ее) тайные знаки,
он попался на удочку соблазняющего жеста. Узнать тайну матери - значит
познать мать. Если мать все же подала параноику знаки, то это могут быть
только сексуальные знаки, (ср. о сексуальных знаках Царевны-Несмеяны в
работе [Руднев 2001a]). Но материнские знаки читать нельзя. За это Кондора
карает отцовская линия ЦРУ, его старые, испытанные еще со Второй мировой
войны, кадры. Однако наш герой - чистый параноик, шизофрении у него нет, то
есть нет никакого депрессивного элемента. Это позволяет ему собраться с умом
и силами и победить преследователей. При этом он характерным образом
оказывается силен в том, что А. Сосланд называет пенетративными каналами
бреда [Сосланд 2001]. В прошлом армейский связист, он ловко манипулирует с
телефонной связью, чтобы его не могли засечь, а под конец относит все
материалы на преследователей в газету "Нью-Йорк Таймс" - характерный жест
правдолюбца-кверулянта.
Победа параноика над своей болезнью заключается, таким образом, в
недопущении экстраективной интерпретации преследования; субъект не должен
позволять себе убегать в психоз. Если же преследователь все-таки возникает в
виде некой протогаллюцинаторной фигуры, то либо его убивают, либо с ним
вступают в полюбовную сделку, то есть происходит так пугавший параноика
фрейдовских времен гомосексуальный контакт. В этом смысле паранойя,
понимаемая таким образом, во многом устарела, подобно истерии (см. [Руднев
2001a]). Разве сексуальные домогательства, от которых так тяжко страдали
фрейдовские истерички, или перспектива стать гомосексуалистом способны
сегодня внушить особый страх?