"Вениамин Семенович Рудов. Вьюга " - читать интересную книгу автора

Над обелиском зажгли электрический свет. Падал редкий снежок.
Подмораживало. В белом безмолвии на кургане, обсаженном по углам плакучими
ивами, слегка припорошенный снегом, возвышался Семен. Были сказочно красивы
в зимнем убранстве четыре старые ивы. К подножию кургана вели две прорытые в
толще снега траншеи.
Открылась дверь, с крыльца к обелиску по скрипучему снегу прошли два
вооруженных солдата, постояли в минуте молчания и отправились на границу. В
тишине долго слышались их размеренные шаги. Потом, через несколько минут, у
кургана застыл в молчании возвратившийся со службы наряд - каждый солдат,
отправляясь на службу или возвращаясь с нее, замирал у обелиска.
Вечером я перезнакомился с солдатами и с сержантами. Кроме одного
русского и двух украинцев, все они оказались земляками Пустельникова,
белорусами. Привычно звучали фамилии - Якимович, Гарустович, Хуцкий,
Завадский, Миклошевский... Отличные, воспитанные хлопцы, с развитым чувством
ответственности и долга, они дотошно выспрашивали, что я намерен писать о
Пустельникове - повесть или рассказ. Кто-то сказал, что хорошо бы написать
документальную повесть, ничего не приукрашивая и не выдумывая.
Ребят нетрудно было понять: за два года службы они прониклись величием
подвига Семена Пустельникова и потому так ревниво относились ко всему, что
связано с его именем, с памятью о нем.
...Среди ночи вдруг грянул марш, послышались голоса, топот ног,
захлопали двери. Часы показывали половину четвертого. Было 23 декабря 1973
года. Все громче звучал марш, все сильнее нарастал гул голосов. И вдруг все
стихло, как оборвалось под чьей-то властной рукой. Одеваясь, я выглянул в
окно. В траншее перед Семеном застыл в минуте молчания пограничник, одетый в
шинель и шапку-ушанку, а несколько поодаль молча стояли солдаты в одних
кителях.
В эту предутреннюю рань провожали домой, на Оршанщину, младшего
сержанта Олега Медведского. В его честь играли марш, звенели песни,
нарушился строгий ритм заставской жизни. Проводить Медведского пришел
начальник заставы, прибежал прапорщик Шинкарев, который еще спать не
ложился. И странно, Олег, вчера еще такой уверенный в себе младший командир,
без конца говоривший о том, что дома его ждут с нетерпением, что сам он,
конечно же, рвется туда, сегодня как-то вдруг сник, загрустил; куда делась
недавняя радость?
Потом на заставе установилась привычная тишина.
- Не люблю расставаний, - признался мне лейтенант, когда мы остались
вдвоем в натопленной канцелярии.
Объяснять причину он не стал, да и нужды в этом не было. На границе,
как нигде в другом месте, люди привыкают друг к другу, здесь все становится
общим - и горести, если они случаются, и радости, и тревоги, и постоянное
ожидание...
Леня Миклошевский, повар заставы, принес в синем эмалированном чайнике
горячего чая, стаканы, поставил на приставной столик и сразу ушел. Стаканов
он принес три. Вскоре пришел Шинкарев. Мы пили черный, как экстракт
шиповника, чай, пили молча - еще не успела улечься взволнованность после
проводов. Правда, судя по лицу Шинкарева, ему очень хотелось что-то сказать,
но "для солидности" он себя сдерживал. Был он молод, звание прапорщика ему
присвоили недавно, и недавно же он женился. О жене говорил: "Моя
супруга...", по телефону обращался к ней: "Слушай, начальник штаба...", с