"Мануэль Ривас. О'Меро" - читать интересную книгу автора

он, ему сама судьба подарила. Хотя и не по заслугам.
Вот так все и шло - лучше не придумаешь. Пока их судно не отправилось
ловить тунца на Мадагаскар. В Диего-Хуаресе он познакомился с Беатрис.
- Тамошние женщины, - веско заявил О'Меро, - самые красивые на свете.
Смесь индийской и африканской крови. Когда приходишь туда после долгого
плавания, они уже поджидают - выбирай любую. Бедность в тех краях
страшенная. Так что они готовы идти с первым встречным просто за еду и
какую-нибудь мелочь. Но справедливости ради надо заметить, что избранниц
своих рыбаки обычно не обижали. Вот и я однажды выбрал одну - как бы даже
против воли. Она меня взглядом к себе приманила. В глазах ее радуга
переливалась. Была она совсем молоденькая, прямо девчонка, и за руку малыша
держала. Все то время, что она со мной на корабле провела, ребенок тихо и
послушно на молу сидел, ее дожидался. И она к нему несколько раз спускалась,
еду носила - из той, которую мы на корабле готовили. Я спросил: "Это что,
брат твой?" А она угрюмо так ответила: "Нет, сын". И больше я ее не
расспрашивал.
Когда мы опять в море оказались, я хотел было достать фотографию
Лусдивины, да перед глазами неотвязно лицо Беатрис маячило. Только оно одно.
Не шла она у меня из головы - и кожа ее оливковая, и глаза цвета радуги.
Никак не мог от мыслей о ней отделаться. Через две недели возвращаемся - она
уже ждет у причала и ребенка, как и прежде, за руку держит.
А у нас с Лусдивиной детей не было. Верней, был один, да помер в
младенчестве ангелом безгрешным. И мы не захотели в другой раз такое горе
испытать.
Так вот, опять, значит, я с Беатрис повстречался. Стоило ей рядом
оказаться, как я последнюю волю терял. До чего красива была! Только сам грех
таким красивым и бывает. А я думал: жизнью-то нужно пользоваться, чего уж
там... Но потом, в море, горькой тоской меня захлестнуло и душа заныла. Я
ведь настоящее преступление совершил. Точнее, два. И не мог больше ни есть,
ни спать. На фотографию жены даже глянуть не смел. Чуть позднее решился, да
сыскать не сумел. И с тех пор, если бросали мы якорь в Диего-Хуаресе,
который они Анцирананой называют, я на берег не сходил. Глядел через
иллюминатор каютный и видел: Беатрис там, на пристани стоит, ребенка за руку
держит. Я чуть умом не двинулся и в конце концов пошел к капитану, поговорил
с ним и покинул это судно. Сел в Антананариву на самолет, долетел до Парижа,
а оттуда уже и до дома добрался.
Мне думалось, что теперь все пойдет по-прежнему. Стану в Намибию или
еще куда за рыбой ходить. Но однажды увидел я перед собой Лусдивину с
глазами, полными страха. В руках она держала свою фотографию, вернее клочки
от той самой ее фотографии, завернутые в мадагаскарские франки. Видно,
чинила мне брюки и за отпоровшейся подпушкой нашла. Что ж, вина у меня на
лице была написана. Отпираться я не стал!
- А через несколько дней у нее болезнь эта обнаружилась, - закончил
О'Меро свой рассказ, во время которого все обрывал и обрывал лепестки с
камелии.
- Ее болезнь никак с этим не связана, - сказал я твердо, чтобы как-то
его утешить. - Никак. Она ведь не психического свойства. И эта история не
могла стать причиной недуга. Уверяю вас.
- А что мне делать, если жена захочет лимонада со льдом? - внезапно
спросил он.