"Салман Рушди. Флорентийская чародейка" - читать интересную книгу авторанапоминал чирей, готовый прорваться.
Чужеземец залился краской. - Вашему Величеству известно все на свете, - проговорил он, низко поклонившись (император не предложил ему сесть), - однако осмелюсь предположить, что мое сообщение станет для вас неожиданностью, хотя оно и касается достаточно известных фактов. Теперь уже император не смеялся. - Хорошо, - произнес он. - Говори, что там у тебя, и хватит играть в прятки. - Ваша воля, государь. Итак, давным-давно в турецкой стороне жил принц - страстный любитель приключений, звали его Аргалья или Аркалья. Он был отважным воином, владел волшебным оружием и держал при себе женщину по имени Анджелика... И тут со стремительно приближавшейся легкой лодки, где находился Абул-Фазл с небольшой группой людей, донесся громкий крик: "Тревога! Жизнь императора в опасности! Спасайте императора!" В тот же момент в каюту ворвалась команда судна, и Могор дель Аморе был схвачен. Чья-то мускулистая рука сдавила ему горло, и сразу три меча были приставлены к его груди. Император поднялся, и вооруженные люди на всякий случай окружили его плотным кольцом. - Анджелика, принцесса Индии и Катая...[22] - прохрипел чужеземец. Сильная рука еще крепче сдавила ему горло. - Самая прекрасная... - успел еще выговорить он, прежде чем потерял сознание. В кромешном мраке каземата его цепи... В кромешном мраке каземата его цепи доставляли ему такие же муки, как и тайна, которую он так и не успел открыть. Они обвивали его тело, и во тьме ему представлялось, будто он замурован внутри огромного человека из железа. Двигаться он не мог. Свет? Его можно было вызвать лишь силой воображения: каземат был выдолблен в скальной породе под дворцовым комплексом. Он дышал воздухом, которому было тысяча лет, и столько же лет, наверное, было тем существам, что ползали по его ногам, забирались в волосы на голове и копошились возле мошонки: тараканы-альбиносы, слепые змеи, прозрачные, безволосые мыши, призраки-скорпионы, вши. Ему предстояло умереть, так и не рассказав свою историю. Он отказывался в это поверить, а она, невысказанная, продолжала в нем жить, лезла ему в уши, щипала глаза, она липла к небу и щекотала язык. Каждый живой человек жаждет быть услышанным. Он еще жил, но если умрет, так и не высказавшись, то уподобится таракану-альбиносу - нет, еще хуже - станет просто плесенью. Каземат не был способен воспринять его рассказ, каземат недвижим и черен, ему неведомо, что такое время и свет, что такое движение, а рассказ требовал и движения, и времени, и света. Он чувствовал, как мало-помалу его история уплывает от него, теряет свое значение, перестает жить. Нет у него никакого рассказа. Нет и не было. Он не человек. Здесь нет людей - лишь каземат и липкая тьма. Когда за ним пришли, он не понимал, сколько времени провел в заключении, - может, день, а может, целый век. Он не видел грубых рук, |
|
|