"Бертран Рассел. Сущность религии" - читать интересную книгу автора

вечным сожалениям. Человек, для которого созерцание привычно, не позволяет
себе надолго отвлечься от мыслей, дающих ему свободу в жизни, ибо в
отсутствие таких мыслей он будет чувствовать что-нибудь мелкое и недостойное
- то, что привязывает бесконечное к конечному. Так созерцание и всеобщая
любовь порождают смирение перед личными невзгодами.
Однако протест может привести не к смирению, а к прометеевскому
негодованию в отношении Вселенной. Созерцание может придать нашим страданиям
всеобщий характер; оно покажет нам трагичность жизни, которая наполнена
болью - такой сильной, что лучше бы сознанию вовсе исчезнуть из мира, чем ее
терпеть. Желательность последнего нельзя опровергнуть, хотя нельзя доказать
и его необходимости. Но даже это можно совместить со смирением. Несовместимы
с ним негодование и поглощенность злом, делающие благо невидимым или
трудноразличимым. Нет смысла возмущаться злом, за которое никто не
ответствен; те, кто возмущен фундаментальным злом Вселенной, возмущаются
богом, дьяволом или же судьбой в человеческом обличье. Когда начинаешь
понимать, что фундаментальное зло есть результат слепого действия материи и
совершенно необходимое следствие сил, не имеющих сознания и потому ни
хороших, ни плохих самих по себе, негодование становится абсурдным, как
абсурден Ксеркс, приказавший высечь Геллеспонт [2]. Таким образом, понимание
необходимости происходящего освобождает нас от возмущения. Одно это, однако,
не избавляет от поглощенности злом. Очевидно, что некоторые вещи из
существующих хороши, некоторые плохи, и невозможно узнать, что же
преобладает - добро или зло.
Совершая действие, мы должны понимать, что такое добро и что - зло: во
всем, что зависит от нашей воли, нам следует считаться с вопросом о добре и
зле. Но в отношении того, что выходит за пределы нашей власти, вопрос о
добре и зле (хотя знание об этом, как всякое знание, стоит того, чтобы к
нему стремиться) не обладает фундаментальной религиозной значимостью,
придававшейся ему в дискуссиях теизма и оптимизма.
Дуализм добра и зла, когда его слишком подчеркивают, мешает
беспристрастному созерцанию, всеобщей любви и поклонению. Есть что-то
ограниченное и слишком человеческое в наделении добром и злом вещей, не
относящихся к человеческим действиям. Таким образом, беспристрастность
созерцания, всеобщая любовь и поклонение порождают смирение перед
фундаментальным злом, как и смирение перед личными горестями. И смирение
должно уже в какой-то мере существовать, чтобы они были возможны. Смирение
одновременно причина и следствие веры, как в том случае, когда вера
обходится без догм, так и тогда, когда она опирается на веру в бога. Вера,
основанная на смирении, предполагает моральную дисциплину, подавление "я" и
его требований; это необходимо для жизни, пребывающей в согласии со
Вселенной, и для любого перехода от конечного к бесконечному. Такая
дисциплина более строга, если нет какой-либо оптимистической догмы, но тем
значительнее результат - непоколебимость, способность к такому расширению
границ "я", когда оно начинает встречать любовью все - доброе и злое.
3. Любовь. Любовь бывает двух родов: избирательная, земная любовь к
тому, что приносит радость, что прекрасно или хорошо; и беспристрастная,
небесная любовь, изливающаяся на все без различия. Земной любви
противоположна ненависть: друзьям противостоят враги, святым - грешники,
богу - дьявол. Поэтому земная любовь с ее враждебными лагерями и яростными
войнами вносит в мир раздор. Небесная любовь не требует, чтобы ее предмет