"Бертран Рассел. Суеверна ли наука?" - читать интересную книгу автора

В средние века полагали, что, теоретически, частное можно дедуцировать из
общих принципов. В эпоху Ренессанса эти общие принципы приобрели дурную
славу, и страсть к исторической древности породила большой интерес к
частным событиям. Этот интерес оказывал влияние на сознание, воспитанное в
греческих, римских и схоластических традициях, и создал, наконец, такую
мыслительную атмосферу, которая сделала возможным появление Кеплера и
Галилея. И, естественно, что-то из этой атмосферы окружало их работу и
передавалось их теперешним преемникам. "Наука никогда не отказывалась от
своего происхождения в историческом бунте позднего Ренессанса. Она
сохранила преимущественно антирационалистическое направление, основанное
на наивной вере. Необходимые умозаключения были заимствованы из
математики, выжившего реликта греческого рационализма, следуя дедуктивному
методу. Наука отреклась от философии. Другими словами, она никогда не
заботилась о том, чтобы оправдать эту веру или объяснить ее значение, и
осталась вежливо равнодушной к ее опровержению Юмом".
Может ли выжить наука, если отделить ее от суеверий, питавших ее
становление? Равнодушие науки к философии было, конечно, следствием
удивительного успеха; она увеличила ощущение человеческой силы и должна
была, следовательно, находиться в полном соответствии и гармонии, несмотря
на ее случайные конфликты с теологической ортодоксальностью. Но в недавние
времена собственные проблемы заставили науку заинтересоваться философией.
Особенно это верно в отношении теории относительности, с ее сжатием
пространства и времени в единый пространственно-временной порядок. Это
верно также и в отношении квантовой теории с ее очевидной потребностью в
прерывистом движении. Также в другой сфере физиология и биохимия посягают
на психологию, которая угрожает жизненному пространству философии.
Поведенческая теория доктора Уотсона возглавляет эту атаку, которая, хотя
и отрицает уважение философской традиции, тем не менее обязательно
опирается на собственную новую философию. По этим причинам наука и
философия не могут дольше сохранять вооруженный нейтралитет, а должны быть
либо друзьями, либо врагами. Они не могут быть друзьями до тех пор, пока
наука не пройдет проверку, которую должна проделать философия в отношении
ее предпосылок. Если они не смогут стать друзьями, то они разрушат друг
друга, так как невозможна более ситуация противостояния.
Доктор Уайтхед предлагает два возможных варианта философского оправдания
науки. С одной стороны, он представляет некоторые новые понятия,
посредством которых физика теории относительности и квантовая физика могут
быть построены в интеллектуально более удовлетворительном виде, нежели
любые другие, являющиеся отрывочными добавлениями к старой концепции
твердой материи. Эта часть его работы, хотя и не развитая со всей
полнотой, на которую мы могли бы надеяться, лежит в пределах науки в
широком смысле слова и поддается оправданию обычными методами, которые
заставляют нас предпочитать одну теоретическую интерпретацию определенного
набора фактов другой. Технически это сложно, и я не буду больше к этому
возвращаться. С нашей, современной, точки зрения, важный аспект работы
доктора Уайтхеда - это его философские рассуждения. Он не только
предлагает нам лучшую науку, но и философию, которая сделает эту науку
рациональной в том смысле, в котором традиционная наука перестала быть
рациональной со времен Юма. Эта философия, в целом, весьма похожа на
философию Бергсона. Трудность, как мне кажется, заключается в том, что