"Татьяна Рябинина. Иудино племя" - читать интересную книгу автора

домработница Полина, высокая полная женщина лет сорока, одетая в тесноватое
зеленое платье.
- Попозже, - не поворачиваясь, ответила Эсфирь Ароновна. - А то слишком
согреется. Наверно, градусов двадцать восемь, не меньше.
- Тридцать! И ни облачка. Правда, к ночи грозу обещали. Парит сильно,
может, и натянет.
Эсфирь Ароновна с удовольствием представила, как ее разлюбезные детки,
внуки и племянники потеют в своих консервных банках, которые они гордо
именуют автомобилями, и во все корки кроют дорогую бабулю вместе с ее
юбилеем. И никто ведь не посмел отказаться, сославшись на неотложные дела
или болезни. Вадик даже из Англии приехал, где, впрочем, учится на ее
денежки.
Она даже и не пыталась сделать вид, что любит кого-то из своих дорогих
наследничков. Может быть, потому, что и мужей своих не любила. Первого,
Гришу, ей буквально навязала мать. Ей тогда нравился одноклассник Валера.
Ничего у них такого не было, гуляли, целовались украдкой. Он погиб в декабре
41-ого под Ленинградом. Она и поплакать-то толком не успела, а мать ее уже с
Григорием познакомила. Ей восемнадцать, ему - тридцать шесть, а на вид и все
сорок.
"Что ты себе думаешь, дура, - орала мать. - Ты же за ним будешь, как за
каменной стеной. Война идет, что с нами дальше будет - неизвестно. Даже если
и победим, мужиков будет по одному на сто баб. Будешь тогда кобениться, за
первого встречного безногого пьяницу выскочишь, а то и вовсе в девках
останешься вековать. А тут такой человек за тебя сватается. И не чужой нам".
Григорий Шлиманович действительно был каким-то родственником отца.
Отчима... Она так и не смогла думать об Ароне Моисеевиче как об отчиме. И
мать не простила - за то, что рассказала ей все. Уж лучше бы не знать
ничего. Ни об отце, ни о матери, ни об... отчиме.
Тогда они уже жили в Москве - перебрались перед самой войной. Отец шел
в гору - к грозно сияющим вершинам НКВД. Возможно, шел по трупам - они об
этом не думали.
Эсфирь Ароновна вспомнила их квартиру в знаменитом "доме на
набережной" - три огромные комнаты с высоченными потолками, стрельчатые арки
дверных проемов, обилие тяжелых бархатных драпировок с кистями. И Григорий -
на фоне всего этого великолепия. Буйно кудрявая смоляная шевелюра, влажно
блестящие глаза за стеклами очков с прямоугольными стеклами, крупный, словно
живущий своей особой, самостоятельной жизнью нос. Он носил защитного цвета
тужурки и зеркально сверкающие сапоги. Эсфирь чувствовала себя рядом с ним
неуютно, она ежилась под его пристальным, жестким взглядом, как на холодном
ветру.
Родители давили на нее, Григорий приезжал почти каждый день с
роскошными подарками. Она сопротивлялась, сколько могла, потом устала.
Свадьбы по военному времени не было, просто расписались и устроили
праздничный ужин. Григорий поселился в их квартире.
Он часто летал в блокадный Ленинград - его должность была связана с
продовольственным снабжением.
- Это тебе, - вернувшись из очередной поездки, Григорий достал из
портфеля сафьяновый футляр. - Примерь.
На черной бархатной подкладке лежали золотые серьги с каплевидными
искрящимися бриллиантами и такая же брошь.