"Гелий Рябов. Конь бледный еврея Бейлиса " - читать интересную книгу автора

Через час телеграмма была вручена адресату на Выборгской стороне.
Доходный дом занимал целый квартал, посыльный долго искал нужную квартиру.
Она оказалась на последнем этаже; проклиная все на свете, поднялся,
запыхавшись, по загаженной помоями лестнице и резко крутанул флажок звонка.
Открыл, подслеповато щурясь, дедушка невзрачной наружности в затертой
домашней куртке с витыми петлями. Подойдя к слабо светившей замызганной
лампочке, по складам прочитал телеграмму вслух и, вежливо придыхая,
попросил обождать.
- Сейчас дам эстафет в город Киев, вы уж потерпите великодушно, не за
так, получите хорошо, - и скрылся за дверью, на которой темнела нечищеная
медная табличка: "Доктор медицины..." Фамилии не значилось. Посыльный зло
сплюнул и в сердцах пробормотал: "Знаем мы вашу щедрость, как же... Пятак
дадите - куда тебе праздник..." Но - ошибся. Старичок появился с сиянием на
лице, протянул листок, исписанный бисерным почерком, и вложил в ладонь
монетку:
- Ступай с Богом! Телеграмма важная, так что уж расстарайся, милок!
- За ваш пятак, барин, все исделаем в лучшем виде!- ернически
осклабился посыльный, разжимая ладонь и разглядывая чаевые. Лицо его
сморщилось, будто печеное яблоко, нелепая улыбка обнажила два гнилых зуба.-
Да вы, ваше-ство, никак... Ой!
- Как, как, - любезно усмехнулся дедушка. - Ты монетку-то сохрани на
память, она тебе счастье принесет: все же Государь на ней...
Пять рублей золотом - это были серьезные деньги для бедного человека,
и гнилозубый расстарался по совести: телеграмма ушла в Киев через двадцать
минут. Ее забавный текст надолго запомнился счастливцу: "Киев,
Фундуклеевская, 15, квартира 16, Галкину1. Дядя Коля решил завещать имение
пасынку. Вы обязаны повлиять немедленно".

И эта телеграмма была вручена через два часа после отправления.
Заканчивался вечер 10 марта 1911 года. Киев отходил ко сну. Предчувствие
весны возникло в темном, ночном воздухе. Поутру же, с рассветом, ранние
киевские жители - разносчики и извозчики, а также приехавшие на работу из
ближних и дальних сел крестьяне - вдруг поняли: совершилось. Снег осел и
сделался ноздреватым, рой мошек появился словно из небытия, и набухли
почки, солнце повернуло на весну решительно, и в душах людей проснулась
надежда... О, как радостно, как восторженно сияли купола Святой Софии и
Лавры! С какой любовью смотрела на молящихся Божья Матерь во Владимирском
соборе! Есть высший подвиг: отдать душу свою за друга своего. Золотые
кресты над городом будто призывали очиститься страданием и в жизнь Будущего
века войти бесконечно дорогой ценой...
Звонили колокола, и молящиеся тянулись неторопливо в сумеречную
прохладу храмов. Молодой человек лет двадцати в студенческой тужурке вошел
в Археологический музей лавры. У портрета юноши со скорбным иконописным
ликом и латинской надписью остановился и опустился на колени.
- Святый Евстафий, - молился тихо, - близко время, и мы отомстим за
тебя. А ты моли Бога за нас. За меня: раба Божьего Владимира Голубева1.
Служитель со шваброй подошел и остановился сзади:
- Тут по-польски. Мние розумие?
- Розумием по-польски. Сказано: "умучен от жидов в 1761 году".
- Вы истинно русский?