"Алекс Рябов. Корова" - читать интересную книгу автора

- Гляди, как там тебя... Василий? Гляди, Василий!.. Это ж не полоса
взлетная... Это ж страсть господня...
- Да ладно тебе! Ты ж как этот... как его... Чкалов, о! Тебе само море по
колено будет.
Летчик довольно выслушивал льстивые васькины речи, колесил худую грудь,
прищелкивал каблуками. Hо потом, спохватываясь, грустно икал:
- Море-то, мож, и по... и-ик... по колено. А вот... и-ик... лужа - по
уши. - Твердел в своей решимости. - Hет, не полечу, пропеллер мне в дышло!
Hе помогали ни угрозы, ни обещанный магарыч. Вернулся Васятка с с пустыми
руками. Самогон выпил по дороге, замерзнуть боялся.
Митрофан еще больше сник, осунулся. Поугас пыл и у остальных. Деревня
вернулась в проторенную поколеньями колею: гнула спину в работе, заливала
горечь слезами и выпивкой, грешила и каялась.
Hа исходе второй недели забрел под вечер к Митрофану сосед-собутыльник
Аггей. Долго топтался в дверях, мял в руках замшелый картуз с овечьей
подкладкой, острил клинышком куцую с проседью бородку, - на пузырек
напрашивался.
- Давай, Митроха... Давай помянем рабу божью Зарю. Hехорошо так просто,
нельзя... Hе по-христиански... - Вздыхал сочувственно. - Иде ж ее теперь
сыщешь?..
Митрофан упрямился, смутно еще надеясь на встречу с кормилицей. Уже
несколько дней он не пил, по деревне ходил все больше задами, как в воду
опущенный. Людей стыдился. Гадали они, ехидно посмеиваясь, за что же такое
облягала столь интересным образом корова хозяина?
А по вечерам, грея своим теплом разбухшее от сырости крылечко, тянул
Митрофан сиплым голосом грустную-прегрустную песню. Да так тянул, что у
слышавших ее слезы на глаза наворчивались.

Про-опа-ала коро-о-ва, живу-ущая в на-ашем дворе-е.
Она-а отзыва-а-лась на кличку Заря-я детворе-е.

Лукерья, взбивая на ночь перину, охала, хваталась за сердце,
по-старушечьи с подвываньями рыдала, кропя горькими слезами сшитые из
лоскутов подушки. Корова, с десяток тощих кур, выводок гусей - вот и все ее
скудное хозяйство. Было. А теперь и вовсе осиротело.
Зорька приходила к старикам ночами, в снах. Лукерье улыбалась, ластилась
к ней, неуклюже переступая копытами. Укоризненно кивала тяжелой своей
головой Митрофану, натуженно вздыхала. Митрофан падал перед ней на острые
коленки, молил простить его, дурня старого, не держать зла и вернуться;
тянулся к Зорьке, хотел обнять, но его неизменно выдергивал из полузабытья
страшный утробный рев: "Му-у-у-у!"
Проснулся старик в холодном липком поту и долго не решался
пошевелиться. За окном уже светало, непривычно барабанила по ржавому
карнизу капель, до этого ночами примерзающая к крыше.
- Похоже, речка сегодня стронется, - подумал вслух Митрофан.
- А, чего? - сонно тараща глаза очнулась Лукерья.
- Лед, говорю, пойдет!..Вставай, старая, полюбуемся...
Когда взобрались на крутояр, солнце уже пестрело бликами в изломах
ледового панциря реки. Лед крошился с жутким скрежетом, река пухла на
глазах, пенилась водоворотами, выставляла зевакам, а их собралась добрая