"Илья Рясной. Наше дело - табак [B]" - читать интересную книгу автора

Мелькнула быстрая мысль, что не произошло ничего особенного. Он не понял,
кто ударил. Звук выстрела и этот удар почему-то с трудом связывались в
одно целое. Ведь выстрел - это обязательно острая боль, это хлещущая
кровь. Вот только почему после этого удара мысли стали нечеткими и он
никак не мог ухватить суть происходящего? И держаться на ногах было все
тяжелее. Точнее - просто невозможно. Он видел, как приближается покрытый
черным целлофаном мусорный бак. Видел смятую банку из-под пива, которую
Глушак недавно швырнул сюда. Почему этот бак двигается навстречу и бьет,
тоже безболезненно, в лицо?
А затем все уплыло окончательно в зыбкость и темноту... И вдруг он с
удивлением увидел себя со стороны. Видел он и суетящихся, перепуганных
людей. И был тоннель с матово-черными стенами, будто покрытыми
пластмассой. Это никак не являлось галлюцинацией - он был уверен в этом.
Тоннель затягивал в себя, и Арнольд мчался по нему. Мимо, как в метро,
проносились стены, а впереди маячил свет будто следующей на перегоне
станции. Свет был такой яркий, что, по идее, должен был бы выжечь
сетчатку, но от него даже не было больно. Наоборот, он был приятен.
Картина эта виделась ему куда четче, чем тот покрытый черным
целлофаном мусорный бак. Здесь однозначно была реальность. Была жизнь,
пусть чужая и непонятная. И он подумал, что умирать не страшно.
А потом его дернули обратно, болезненно, как собаку, натянувшую
крепкий поводок с железным, утыканным шипами ошейником. И от ощущения
освобождения от оков не осталось ничего. Как же не хотелось возвращаться в
только что оставленный мир боли и неподъемных проблем!
Очнулся он в машине "Скорой помощи", над ним колдовал врач, растирал,
вгонял что-то острое в вену, впрочем, тоже совершенно безболезненно.
Арнольд попытался что-то прошептать, но не смог и снова отключился.
Второй раз он пришел в себя на операционном столе. Над ним маячили
лица, каким-то краем сознания он понял, что это врачи, но не мог понять,
зачем они здесь и какое отношение имеют к нему. Он вообще не мог выстроить
картину происходящего. На сей раз он провалился глубоко, в черноту.
Снова проснулся он, ощутив, что контакт с действительностью стал куда
прочнее. И окружающий мир начал наполняться болью. Сначала тупой и глухой,
ноющей, в ее колышащемся море он плыл куда-то. Постепенно боль
локализовывалась в груди, правом боку и, толчками опоясывая все тело,
отдавалась в голове и ноге. Вместе с болью возвращалось сознание.
- Арнольд, дорогой, - слышался ему знакомый, родной голос, и наконец
он вспомнил, кому он принадлежит. - Он очнулся, да? Да?
- Очнулся. - Второй голос был мужским, грубым и незнакомым.
Арнольд снова погрузился в темноту. Но, как поплавок, всплыл снова.
- Смотри, приходит в себя. Доктор, будет жить? - Третий голос был
мужской, хорошо знакомый, он звенел, наполняя все вокруг, и был неприятен.
- Этого никто не знает, - отвечал грубый голос, который Арнольд
услышал впервые, когда сознание выплывало на поверхность в прошлый раз.
- Нам нужно, чтобы он жил.
- Я не знаю. Это не скажет сейчас никто... Вам, вообще, пора.
- Он очнулся... Арнольд, ты меня слышишь? - напирал, звенел противно,
отдавался болью чужой голос.
- Да, - сделал неимоверное усилие и прошептал Арнольд.
- Вспомни счет в "Дойч банке"... Номер. Вспомни, это было отделение в