"Эльдар Рязанов. Заэкранье" - читать интересную книгу автора

этой курсовой работы я объединился со своим сокурсником, азербайджанцем
Лятифом Сафаровым. Кстати, судьба его сложилась трагически. На Бакинской
киностудии он со временем стал видным режиссером, снимал картины, был сделан
первым секретарем азербайджанского Союза работников кино. А потом его "не
переизбрали". То есть не назначили сверху. Он чем-то кому-то не угодил, и
его отстранили. А у него обостренное восточное самолюбие. И тут еще
добавились семейные неурядицы, и Лятиф Сафаров покончил с собой...
Но это случится через двадцать лет, в шестидесятых годах, а пока мы,
вдохновенные полуголодные студенты, чрезвычайно воодушевлены предстоящей
работой. Мы поехали в Переделкино, где тогда жил Александр Бек,
познакомились с ним, поделились своими замыслами и намерениями. В повести
"Волоколамское шоссе" рассказывалось о гвардейцах-панфиловцах, которые
осенью 1941 года насмерть стояли под Москвой. Я не перечитывал с тех пор эту
повесть, но тогда нам казалось, что автором сказано новое слово о войне. Бек
писал более сурово и правдиво, чем многие его собратья ио перу. Нас
привлекло к этой вещи именно ощущение горькой правды, которой дышали многие
страницы.
Еще раз повторяю, я описываю все происшедшее по памяти, я не освежал
подробностей, да и не у кого спросить. Но событие, о котором я хочу
поведать, так врезалось в память, что не нуждается в дополнительных опорах.
Одним из героев повести был молодой командир казах Баурджан Момыш-Улы.
Уже после войны я узнал, что это подлинный, так сказать, документальный
человек, даже с не измененным именем. Момыш-Улы выжил в этой страшной войне,
а после нее стал казахским писателем.
У Бека был, в частности, эпизод, где перед строем расстреливали
дезертира. Командовал расстрелом Момыш-Улы. У автора, кажется, был намек,
что командир и дезертир знали друг друга с детства. Нам, первокурсникам,
хотелось усилить драматизм эпизода. Мы уцепились за эту подробность и
развили ее. Нам казалось, что будет острее, если Момыш-Улы должен отдать
приказ о расстреле друга. И мы выдумали эпизод, которого не было у Бека...
"Унылая, дождливая погода. На поляне стоит строй солдат. Перед ними, у
опушки леса, мокнет жалкая фигура дезертира. Его глаза с мольбою смотрят на
Момыш-Улы. Командир взирает на осужденного, в глазах его жалость и
непреклонность. Он начинает отдавать приказ, и в это время перед его
глазами, сменяя друг друга, проходят картины детства и юности. И в каждом
видении они вдвоем, нынешний командир и приговоренный.
Вот они воруют яблоки из сада и испуганно спасаются от хозяина... Вот
они плещутся в речке, брызгаются, хохочут, валтузят друг друга... Вот они
вместе сидят за одной партой в школе, одного из них вызывают к доске, а
второй подсказывает, выручая товарища... А вот свадьба нынешнего дезертира,
а дружком, шафером все тот же Баурджан Момыш-Улы. Вот он говорит тост, желая
молодым счастья... Это видение обрывалось резкой командой, произнесенной
хриплым голосом: "Огонь!". Это приказал Момыш-Улы. Грянул залп. Фигура
дезертира, обмякнув, упала на мокрую рыжую траву. Командир, не оборачиваясь,
зашагал прочь..."
Что-то в этом роде написали мы с Лятифом Сафаровым. Видений было,
пожалуй, побольше, но я и не пытаюсь вспомнить все. Сейчас такого рода
реминисценции - расхожее, общее место, штамп. Прием девальвировался, но
тогда это было относительно внове, во всяком случае, еще не навязло в зубах.
Мы с Лятифом очень гордились своей выдумкой, поехали в Переделкино к Беку.