"Натан Рыбак. Переяславская рада (Роман)" - читать интересную книгу автора

тропкой среди пшеничного поля, ступала легко, трогала руками колоски, а
ветер нашептывал в уши:
- Спеши, дивчина, спеши, вон казак тебя уже заждался.
И Катря шла еще быстрее. Внезапно поле окончилось, и перед глазами
Катри явилась широкая река. Сердитые волны били в берега. Хлестал в лицо
злой ветер. И Катря, наперекор ветру, бежала к берегу, потому что увидела
на воде Мартынову голову и уже слышала, как Мартын звал ее. До берега было
недалеко, но Катря никак не могла добежать, а Мартын звал ее. Ветер принес
короткое слово:
- Спаси!
Катря кинулась к реке, но ветер стал на пути и не пускал. А волна все
дальше относила Мартына, и Катря крикнула, позвала его, но голос ее
погасило ветром, и она упала и, уже падая, видела, как синяя ненасытная
волна накрыла голову Мартына.
...Катря проснулась среди ночи. Вскочила. Кинулась к окну. Сердце
бешено билось. Мать на печи затревожилась:
- Что там, дочка? Татары? Шляхта?
- Спите, мама, почудилось мне...
- Перекрестись, дочка...
Катря перекрестилась. Постояла минутку. Прислушалась: мать заснула.
Тогда, ступая на цыпочках, накинув свитку, шагнула в сени, откинула засов
и выглянула.
В синем небе гасли звезды. Серой полосой занимался рассвет. Кричали
петухи. Ветер словно бархатным крылом гладил лицо. Катря переступила
порог, затворила за собою дверь, прижалась к стене. Дышалось легко и
свободно.
Спал Байгород, только где-то у околицы бил в колотушку дед Лытка да
словно конские копыта стучали - то рокотала вода у мельничной запруды.
Катря, казалось, еще видела сон и слышала Мартынов голос. <Нехорошо там
ему>, - подумала она. Обещал на осень приехать. Прошла осень, зима, уже
весна гудит ветрами над Байгородом, а Мартына нет... Уж не забыл ли Катрю?
Где-нибудь краше дивчину встретил... А может... Гнала от себя это <может>.
Нет! Мартын жив! Он должен жить. А сон? И снова тоска наполняет сердце.
Спросить бы у ветра, летящего над хатой, - может, он видел, слышал. У
птиц, что ровным треугольником тянутся с юга. Вон они, высоко в рассветном
небе. Падает косо на затихшую землю и долго звенит, как струна, далекий
журавлиный крик.
И чудится Катре злое и нерадостное. Принесла ей злая доля великое
горе. Лежит среди степи Мартын. Черный ворон выклевал его очи, волки
погрызли тело, шелестит, равнодушный ко всему, высокий степной ковыль...
Или островерхий курган в широкой степи, словно часовой, стережет Мартынов
вечный сон... Или где-нибудь в неволе татарской, в далеком Крыму, голый по
пояс, обожженный горячим солнцем, с глазами, залитыми потом, бьет и бьет в
скалы тяжким молотом... А может, погибает на колу...
Прижимается к стене Катря. Ластится весенний ветер, рассвет
подымается над Байгородом. Слезы туманят взор. От них легче становится на
сердце. Широко раскрыты глаза. Текут по лицу слезы, задерживаются в
уголках губ. Исчезли последние темные тени ночи. В прозрачном свете
апрельского утра вырисовываются хаты. Просыпается Байгород. Катря
возвращается в хату. Мать уже хлопочет у печи, только через плечо глянула