"Вячеслав Рыбаков. Гравилет Цесаревич" - читать интересную книгу автора

хочу быть твоим домом... и мне кажется, у меня бы получилось. Но как
подумаю, что ты будешь заходить домой в гости два-три раза в месяц, а в
остальное время будешь в другом... а может, и в третьем - то тут, то там
дома будут появляться и осыпаться с тебя, как листья, засыхающие от
недостатка тебя... Ох нет, не надо. Все ерунду я говорю. Капризничаю. Не
слушай. Это потому, что я расслабилась, уж очень мне хорошо. А если бы я
вдруг от тебя родила, ты бы меня бросил?
- Нет, конечно, - медленно сказал я.
- Нет? Правда нет? - голос у нее зазвенел, и осветилось лицо.
- Глупое слово - бросил. Гранату бросают... камень. А ты же - моя
семья. Был бы с вами, сколько бы получалось. Но, видишь ли... уже
переломленный. Потому что уже никогда не чувствовал бы себя порядочным
человеком.
- А сейчас чувствуешь?
Это была пощечина. Пощечина ниже пояса, так умеют только женщины. Да,
не мне говорить о порядочности. С усилием, будто выгребающий против
мощного течения катерок, я отставил бокал подальше; в райской тишине резко
ударило стекло.
- Не очень. Но покуда доставляю тебе радости больше, чем горя - ты
сама так говоришь...
- Да, конечно, да! То - что?
- То это имеет хоть какой-то смысл.
- Но ведь тогда у меня будет еще больше радости, Саша!
- А у него? Я же не смогу уделять ему столько внимания, сколько... он
заслуживает.
- Мне ты тоже не всегда уделяешь столько внимания, сколько я
заслуживаю. Но кто скажет, что я у тебя расту плохая?
Стихия. Слова - не более, чем летящие по ветру листья. Если пришел
ураган - листья должны срываться и лететь, но их полет ничего не значит.
Он значит лишь, что пришел ураган. Ураган уйдет - они осядут. И дурак,
нет, садист тот, кто подойдя к плавающему в грязи листочку, начнет корить
его: "Ведь ты уже летал, ну-ка, давай еще, это так красиво!"
Значит, действительно честнее молчать, не пуская на ветер слов, и
молча делать то что хочешь; просто стараясь по возможности не повредить
при этом другим, тоже молча?
- Стаська, ты сама не понимаешь, что говоришь.
- Конечно не понимаю, мое дело бабье. Но ты-то, самец, положа руку на
сердце - неужели тебе не будет хотя бы лестно?
Я только головой покачал.
- Натурально, если бы без ссор и дрязг - я бы ужасно гордился.
Встала с подоконника, улыбаясь. Неторопливо подошла ко мне.
- Против твоей воли я ничего никогда не сделаю.
Присев у меня в ногах, наклонилась. Завороженно смотрела, как я,
вздрагивая, набухаю под ее взглядом - и сама безотчетно вздрагивала вслед
за мною.
- Ну, вот, - сказала почти благоговейно, - ты снова меня хочешь.
Коснулась кончиками пальцев. Потом, встав надо мной на колени,
коснулась грудью. Потом губами. Снова отстранилась, вглядываясь.
Распущенные волосы свешивались почти до простыни.
- Он мне напоминает птенца какой-то хищной птицы. Требовательный и