"Вячеслав Рыбаков. Гравилет Цесаревич" - читать интересную книгу автора

- иной, он тебя не помнит; и - все сначала. И ведь со мною тот же ад; ведь
и я живу и, значит, меняюсь ежесекундно. Так не честно. Не хочу!
А притворяться прежним собой, чтобы не поранить того, с кем
встретился после пятидневной разлуки - честно?
Значит, порядочный человек должен быть нечестным, чтобы
скомпенсировать нечестность мира. Ведь это подлый, подлый мир, коль скоро
он так устроен: бережный - лжет, Честный - чуть что, рубит наотмашь...
Горячий ликующий ветер, огибая ветровое стекло, бил в лицо. Разливы
цветов на обочинах мелькали и сметали друг друга. Шипя, дорога танцевала
навстречу, как змея.
Прекрасный, нечестный мир.
Ираклий лихо затормозил у самых ворот своей сагурамской дачи.
Выскочил из машины, галантно распахнул дверцу со стороны Стаси.
- Прошу.
Потом, ухмыляясь, открыл дверцу мне. С букетом я был совершенно
беспомощен.
- Прошу и вас.
Навалившись обеими руками, сам распахнул перед нами створку ажурных
ворот. Полого вверх в темную глубину сада уходила дорожка.
- Добро пожаловать в приют убогого чухонца.
Забавно, он уже не в первый раз называет так свое родовое гнездо. Я
никогда не решался спросить, в чем тут дело. Подозреваю, игра сложилась
уже давно, благодаря многолетней фамильной дружбе князей Чавчавадзе с
баронами Маннергейм. Корни ее уходят годы, пожалуй, в тридцатые. Вот и
Ираклий в свое время долго служил вместе с Урхо. Я с Урхо никогда не был
особенно близок, и никогда мне не довелось бывать в его особняке под
Виипури, но, думаю, случись такое, у ворот он непременно пригласил бы
войти в бедную саклю, прилепившуюся к крутому склону соплеменных гор. Или
что-нибудь в этом роде.
Наконец-то тень. Только в саду я понял, как, при всей своей любви к
солнцу, с непривычки устал от него. Настоящей прохлады не было, однако, и
здесь - сухой прогретый воздух томно играл листвой, колыхался среди
деревьев, причудливо катая волны запахов от одного к другому, так что,
проходя мимо олеандра или жасмина, мы вдруг ощущали на миг аромат
глицинии, а возле глицинии вдруг проносилась струйка тягучей патоки дрока.
Хотелось сесть на землю, привалиться спиною к стволу хотя бы вот этой
фисташки, зажмуриться и дышать, дышать.
- Хочу обратить ваше внимание, Станислава Соломоновна, - древний
источник. Он волшебный. Еще триста с лишним лет назад люди заметили, что
каждый глоток отнимает один грех.
- О-о! У меня как раз такая жажда! Нужно пить и пить!
Она стремительно подбежала к высокой тумбе красного кирпича, в нише
которой журчала чуть слышно кристально чистая влага. Стараясь стоять
подальше, чтобы не забрызгать платье, и даже отведя одну руку за спину,
ладошкой другой она черпала и пила, пила. Не простудилась бы... Только что
с солнцепека, а горлышко-то у нее слабенькое, я знал.
Отвернувшись, выпрямилась, отряхивая руку. Лицо - счастливое, глаза
сверкают, и чуть вздрагивает безымянный цветок в черных кудрях. И влажно
поблескивает подбородок.
- Вкусная! И двадцать семь грехов как не бывало! А можно еще, он не