"Вячеслав Рыбаков. Домоседы" - читать интересную книгу автора


Вячеслав РЫБАКОВ

ДОМОСЕДЫ




- Опять спина, - опрометчиво пожаловался я, потирая поясницу и
невольно улыбаясь от боли. - Тянет, тянет...
- Уж молчал бы лучше, - ответила, повернувшись, жена. - Вчера опять
лекарство не принял. Что, скажешь - принял?
- Принял, не принял, - проворчал я. - Надоело.
- Подумать только, надоело. А мне твое нытье надоело. А мне надоело,
что ты одет, как зюзя. Хоть бы для сына подтянулся.
- Злая ты, - я опустил глаза и с привычным омерзением увидел свой
навалившийся на шорты, будто надутый живот.
Жена кивнула, как бы соглашаясь с моими словами, и вновь сквозь
сильную линзу уткнулась в свой фолиант, - ослепительный свет утра, бьющий
в распахнутые окна веранды, зацепился за серебряную искру в ее волосах, и
сердце мое буквально обвалилось.
- А у тебя еще волосок седой, - сказал я.
С девчоночьей стремительностью жена брызнула к зеркалу.
- Где? - она вертела головой и никак не могла его заметить. - Где?
- Да вот же, - сказал я, подходя, - не суетись.
- У, гадость, - пробормотала жена; голос ее был жалобный и какой-то
брезгливый. - Давай, что уж...
Я резко дернул и сдул ее волос со своей ладони - в солнечный сад, в
птичий гомон, в медленные, влажные вихри запахов, качающиеся над цветами.
Жена рассматривала прическу, глаза ее были печальными; я осторожно обнял
ее за плечи, и она, прерывисто вздохнув, отвернулась наконец от зеркала и
уткнулась лицом мне в грудь, - очень славная женщина и очень странная, но
- как я ее понимал!
- Спасибо, - сказала она сухо и отстранилась. - Глаз - алмаз. Чай
заваришь? Сынище, наверное, скоро встанет.
Я заварил свежий чай покрепче и вышел, как обычно, потрусить в холмах
перед завтраком; скоро шелестящие солнечными бликами сады остались справа,
слева потянулись, выгибаясь, отлогие травянистые склоны, все в кострах
диких маков; я уже различал впереди, над окаймлявшими стоянку кустами,
белую крышу машины сына; я миновал громадный старый тополь; вот лопнули
заросли последнего сада, встрепенулся ветер, и мне в лицо упал голубой
простор - и Эми, сидящая перед мольбертом у самого прибоя.
Наверное, я выглядел нелепо и гротескно; наверное, я топотал, как
носорог; она обернулась, сказала: "Доброе утро" - и, как все мы улыбались
друг другу, безвыездно живя на острове едва не три десятка лет, -
улыбнулась мне, эта странная и славная женщина, которую я, казалось, еще
совсем недавно так любил. Она страстно, исступленно искала красоты, - она
то писала стихи, то рисовала, то пыталась играть на скрипке или клавесине,
и всегда, сколько я ее помню, жалела о молодости: в двадцать пять - что ей
не восемнадцать, в сорок - что ей не двадцать пять; до сих пор я волок по