"Вячеслав Рыбаков. Трудно стать Богом" - читать интересную книгу автора

потусторонней, неприемлемой для атеистов, и в частности для атеистов
Стругацких, либо внутри мира людского, что для атеистов, конечно,
приемлемо, но для фантастов тесновато. Да к тому же, если принять что-либо
похожее на второй вариант ответа, остается совершенно непонятным, почему
эти самые честные-добрые-благородные-ранимые, повстречавшись, безо всякого
понуждения со стороны то и дело устраивают друг другу такую соковыжималку,
какую ни один сталин-гитлер не сумел бы. При чем тут социальная
амортизация?
А не наблюдаем ли мы здесь проявления некоей куда более общей,
космической, космогонической закономерности? Какого-то всеобъемлющего,
извечного закона природы?
Ведь в последние десятилетия мы все больше убеждаемся, что вид Хомо
живет не сам по себе, не изолированно от солнечных бурь и дыхания
Вселенной. Взаимодействие оказывается куда более тесным, многоплановым и
непрерывным, нежели вульгарные спорадические столкновения типа "идущий
человек раздавил муравья", "упавшая скала раздавила человека". Может быть,
и социальные закономерности суть лишь локальные преломления интегральных
законов мироздания?
Великолепная повесть Стругацких "За миллиард лет до конца света"
есть, насколько мне известно, единственная в современной нашей литературе
попытка на интеллектуальном уровне XX века поставить этот вопрос и
ответить на него... Отвратительно звучит, как в школьном учебнике
литературы. Скажем так: почувствовать его и почувствовать ответ на него.
Но как же скучно живому человеку, иметь в качестве неизбывного и
единственного контрагента мертвое мироздание, пусть даже Гомеостатическое!
Совершенно справедливо и, честное слово, очень по-человечески заметил
нобелевский лауреат Стивен Вайнберг: "Чем более постижимой представляется
Вселенная, тем более она кажется бессмысленной".
Правда, он тут же оговорил: "Но... попытка понять Вселенную - одна из
очень немногих вещей, которые чуть приподнимают человеческую жизнь над
уровнем фарса и придают ей черты высокой трагедии". Однако, боюсь, это
тоже своего рода фарс: снисходительно поглядывать на тех, кто не поднимает
глаз к беспощадному небу, и гордиться своим спокойным мужеством под
падающей вниз скалой, смеяться, думать, рожать и нянчить детей под нею, со
свистом летящей, - будучи уверенным, что лететь ей по крайней мере еще
пятьдесят миллиардов лет!
Неровен час, высокая трагедия поединка со Вселенной - поединка
невольного, нежеланного, но неизбежного и, конечно, без малейшего шанса на
то, что в животном мире считается победой, - гораздо ближе...
Попробуем сделать еще шаг.
Я учился на пятом курсе, когда в руки мне попал машинописный текст
тогда еще не опубликованного "Миллиарда". Поскольку никто не брал с меня
слова никому его не показывать, я, естественно, не смог утерпеть - и три
человека с нашего курса, которые, как я знал, любили фантастику не меньше
меня, смогли его прочесть. Помню, Коля Анисимцев - кстати, японист, как и
Владлен Глухов, только на полвека более юный, - возвращая рукопись,
недоверчиво спросил: "Слушай, а это не ты сам написал?" Я только смущенно
замахал руками - а то был голос судьбы.
Желание есть, бумага есть; есть жестокий опыт лет, с неотвратимой
стремительностью танкового клина прогрохотавших по нам после опубликования