"Святослав Юрьевич Рыбас. Наш начальник далеко пойдет" - читать интересную книгу автора

относил в сторону серный дым тлеющей в терриконе породы, то можно было
уловить в теплом воздухе сладковатый запах. В шахте тоже чувствовалось
близкое лето: подземные воды спадали и меньше досаждали крепильщикам,
проходчикам, забойщикам и другим людям.
Ремонтно-восстановительный поправлял свои дела. Табунщиков по схеме
шахтных выработок видел, куда продвинулись его рабочие, - схема лежала перед
ним на столе, как карта у молодого генерала. Он был доволен собой: устоял
против Дергаусова. Люди это поняли. Пока еще Табунщиков не сделал просчета,
которого от него, по-видимому, ждал начальник шахты. Но Табунщиков
чувствовал, что над ним как бы нависает тень Дергаусова и безжалостные
старческие глаза следят за ним...
Крепильщики угадывали все происходящее довольно верно, хотя не могли
знать, что говорится на планерках Дергаусова. Они, кажется, просто
сравнивали то, что было у них перед глазами, - внешности начальников. Как бы
наивно ни выходило это сравнение, начальник шахты казался чуть ли не
мизантропом, а начальник участка привлекал симпатии...
Но было несколько человек, невзлюбивших Табунщикова. Среди них
выделялся Галкин. Он то подшутит, то хмыкнет, то с подковыркой переспросит
Табунщикова во время наряда и, не слушая ответа, сидит с насмешливой игрой
мускулов на лице.
- Как я думаю, Юрий Васильевич? - спрашивал Галкин. - На свете есть три
худа. Первое худо - худой начальник, а второе худо - худая жена, а третье
худо - худой разум. Я думаю, от худого начальника уйдешь, от жены тоже
можно, а от худого разума не уйдешь - все с тобой.
Табунщиков, однако, до поры не очень замечал Галкина. Считал, что тот
играет на участке роль шута. Да и часто на Галкина прикрикивали сами же
крепильщики.
...Галкин работал в паре с Юрасовым. Однажды, выбив сломанную арку
крепления, оба услышали ясный жуткий шорох - так шуршала, потрескивала и
осыпалась струйками земля. Они отпрянули. Перед ними упало несколько тонн
земной породы. Пыльный ветер запорошил Галкину глаза. Он моргал,
отплевывался и слышал где-то рядом мат Юрасова.
- Живой! - сказал Галкин. - Радуйся.
Он заглянул в черный купол обрушения, посветил лампой. Юрасов длинной
сильной рукой взял Галкина сзади за спецовку и оттянул от опасного места.
Потом он снял каску, отряхнулся; лицо его было черным, а лоб белым. По
закиданным землей рельсам Юрасов подогнал вагонетку.
- Давай, - сказал он. - Тут на день добра, а у нас конец смены на носу.
Юрасов был бригадиром; до этого дня он прожил двадцать четыре года и
пока еще не задумывался, сколько времени у него впереди.
Галкин взял лопату. Его руки немного дрожали, точно он недавно поднимал
тяжесть.
- Напугался? - спросил Юрасов.
- Радуюсь, - пробормотал Галкин.
- Ничего. Авось до конца успеем расчистить. - Бригадир, наверное, понял
его слова как-то по-своему.
Они нагрузили две вагонетки. Их лица посветлели и были словно окроплены
водой.
Юрасов пошел к телефону звонить Табунщикову, так как смена кончилась.
- Скажи, пусть отгул дает, а мы за сегодня управимся! - крикнул вслед