"Алексей Рыбин, Виктор Беньковский. Ослепительные дрозды " - читать интересную книгу автора

прямо посреди площади Революции, нехорошо, опасно даже. Могут и в милицию
забрать, а встретить начало дня в милиции - это уже совсем никуда не годится.
Однако, ноги сами несли его в сторону гранитного парапета, навстречу теплому
ветру с запахом рыбы холодного копчения.
Запах этот был приятен Огурцову, он напоминал о прохладе и спокойствии
пивного бара "Янтарный", о ледяном "жигулевском" и хрустящих ржаных хлебцах, о
брынзе и сушках, о неспешной, через глоток, беседе со случайным соседом по
столу. О том, с чего все вчера началось. Да и не только вчера. Большинство из
того, что случалось за последние полгода с Огурцовым начиналось именно в
"Янтарном".
Оставалась еще призрачная надежда на то, что нахимовцы, своей вонючей
скумбрией не заметят Огурцова и он проскользнет мимо них без ощутимых потерь -
моральных или физических, в данном конкретном случае было неважно. Ибо с
похмелья для него что душевные травмы, что телесные увечья - один черт.
Но выписывать по площади петли, менять направление, обходить наглых в своем
упоении пищей нахимовцев стороной было совершенно не в его характере. Да и сил,
в общем-то, для маневра было недостаточно. Иссякли силы за ночь. А еще
тошнота...
Нахимовцы, еще секунду назад солидно похохатывающие, замолчали.
Огурцов шел прямо на них, будучи не в силах изменить направление.
Каждый поворот нужно было готовить загодя и очередной был намечен им в
нескольких шагах от крайнего - самого из всех отвратительного, с хорошей
комсомольской осанкой и мерзейшим белесым лицом с крупными, но, удивительным
образом, незапоминающимися чертами, с лицом-плакатом, лицом-лозунгом, с
лицом-субботником и воскресником одновременно.
Человек с таким лицом должен быть лишен всех естественных потребностей и
качеств. Такого человека невозможно представить сидящем на унитазе, ругающимся
матом или стоящим у пивного ларька. Пьющим из горлышка бутылки портвейн его тоже
вообразить нельзя. Такой человек перед тем, как лечь с женщиной в постель
медленно снимает брюки, складывает их стрелочка к стрелочке и аккуратно вешает
на спинку стула. Подонок, одним словом. А если двумя - полный подонок.
Нахимовцы угрожающе молчали и смотрели на приближающегося к ним,
пошатывающегося и икающего молодого человека.
Когда Огурцов, уже перестав мыслить и чувствовать, проваливающийся в зеленую,
холодную муть, вставшую перед глазами, поравнялся с белесолицым и хотел
совершить давно запланированный поворот, чтобы проследовать направо, к
Кировскому мосту, его неожиданно качнуло в сторону, он коснулся плечом идеально
отпаренного кителя, икнул и, услышав за спиной чей-то возглас, все еще противясь
спазмам, неловко дернулся в сторону, пытаясь уйти от прямого столкновения.
- Пидарас! - прогудел кто-то из нахимовцев хриплым, мужицким басом.
В другой ситуации Огурцов мог бы открыть дискуссию, заметить, к примеру,
бодро - "Ну, пидарас. А что такое?". Или, как тогда, на пляже в Лазаревском,
гордо и независимо - "Снимай штаны, знакомиться будем...".
Но сейчас его хватило лишь а то, чтобы сфокусировать зрение и выделить из
зеленой, с золотистыми блестками мути, застилавшей глаза, фигуру, каким-то
непостижимым образом оказавшуюся "in front".
Коренастый, плечистый увалень из тех, кто в драке выказывает неожиданную
прыть и устойчивость, полную невосприимчивость к ударам и пугающую безмятежность
улыбался, слегка поводил плечами и было ясно, что сейчас он нападет - безо
всяких предисловий, как они это любят, немногословные, решительные, выросшие на