"Владимир Рыбин. Золотой капкан" - читать интересную книгу автора

свои мысли.
Первым заговорил Толмач:
- Извините, Александр Евгеньевич, можно вопрос? Кто этот столичный
гость, если не секрет?
Плонский насторожился. Откуда знает? А если знает да спрашивает, то
зачем? Что это может значить? Спросил:
- Почему "столичный"?
- Догадываюсь. Любопытный я, Александр Евгеньевич, все-то мне хочется
знать. Да ведь и полагается.
- Все полагается знать прокурору.
- И бизнесмену тоже. Значит, секрет?
- Вообще-то секрет. Но тебе скажу. Наверху интересуются делом с кражей
того золота. Слышал? В газетах было.
- Да, да!.. Лихое дело. Золото тогда все удалось вернуть?
- Почти.
- А этих лихих ребят всех взяли?
- Один в бегах, двое сидят в нашем специзоляторе. На днях отправляем
их. Сверху забирают дело, слишком оно громкое.
- Ну и хорошо, что забирают. Баба с воза - кобыле легче.
- Вот именно.
Опять замолчали. Плонский корил себя за то, что болтает лишнее, и
тягостно думал: выпить еще или закруглиться? Толмач сидел задумчивый, из-под
густых бровей поглядывал на своих охранников.
Было уже свежо на открытом балконе. Солнце закатывалось за частокол
труб омертвевших комбинатов. Снизу, от камня на площади, доносились
крикливые голоса - там, как всегда, переругивались сторонники и противники
того, в чем ни те, ни другие толком не разбирались.
- Извините, Александр Евгеньевич, я на минуту отойду.
Толмач встал и исчез за дверью. За ним вышел один из его охранников.
Через несколько минут Толмач вернулся один, шумно отдуваясь, уселся за
стол, взял налитую рюмку.
- За здоровье нашего прокурора.
Плонский косо поглядел на него: и это знает? Хотя, кто этого не знает?
Прокурора давно нет, и должен же он когда-нибудь появиться. Не тот, так
другой.
- А я за твое дело, - сказал он, решив не вдаваться пока в подробности.
- Мне кажется, придет время, когда мы очень подружимся.
- Да мы и теперь...
- Не-ет, у нас, я думаю, все впереди. В будущем. Возможно ближайшем.
- Да мы и теперь, - пьяно повторил Плонский.
Выпив, он осоловело уставился перед собой. Мысли ворочались тяжело, но
было в этих мыслях что-то такое, что его, как зампрокурора, не могло не
интересовать.


* * *

В этой колонии все было серое - серые бараки, серая земля между ними,
серые заключенные, каждое утро молчаливой толпой уходившие на работу и
вечером возвращавшиеся к своим нарам.