"Юрий Сергеевич Рытхеу. Самые красивые корабли (Повесть)" - читать интересную книгу автора

его боком к огню. На хорошем русском языке она спросила Римму о пути, не
было ли ей холодно на нарте, поинтересовалась, есть ли в анадырском магазине
пластинки с песнями Робертино Лоретти.
- Так он хорошо поет! - восхищалась женщина. - По радио передавали...
Хотите послушать радио?
Не дожидаясь ответа, она нырнула обратно в полог и вынесла
транзисторный приемник "Спидолу".
- Анадырь плохо слышно, - сообщила она, как бы извиняясь за
радиостанцию. - Лучше всего слышно Японию. Какие они песни передают! Если по
радио ничего не поймете, могу принести журналы. Правда, месячной давности.
Женщина вынула из картонного ящика с фирменной этикеткой
"Болгарконсерв, София" несколько номеров "Огонька", "Знание - сила" и подала
Римме.
- Помозгуем, пока варится мясо, - предложил Клей.
- Можно и помозговать, - согласился один из каюров.
Клей принес из кладовой и вывалил перед гостями связку очищенных от
сухожилий и мяса оленьих ног.
Розовый, нежный, сам тающий во рту костный мозг Виктор пробовал в
детстве только на ритуальных праздниках, когда спускали по весне и поднимали
к зиме байдары. Старейший охотник ходил вокруг кожаных судов, шептал
заклинания и разбрасывал жертвоприношения. Оставшаяся в деревянном блюде
пища богов раздавалась детям.
Каюры вытащили ножи, а Клей подал Виктору свой. Римме помогала жена
Клея. Оленьи ноги были принесены с мороза, мозг был твердый и от этого еще
слаще и вкуснее.
Один из каюров выразительно посмотрел на товарища, и тот вышел на
улицу. Через минуту он вернулся, держа в руках бутылку. Аккуратно откупорил
ее, собрав в ладонь коричневый ломкий сургуч, и поставил на низкий столик.
- "Лейбмановка", - сказал второй каюр.
- Никогда не слышал о таком питье, - солидно отозвался Клей, - отстал в
тундре.
- То же самое, что и "приваловка", - пояснил каюр, ходивший за
бутылкой. - Однако в прошлом году Привалова посадили, и теперь
райпищекомбинатом заведует Лейбман, новый товарищ в районе.
От "лейбмановки" пахло морошкой, сивухой и парфюмерией. Но напиток был
сердитый, выжимал слезу, зажигал в груди костер.
Пока "мозговали", окончательно рассвело, и пурга разошлась вовсю,
сотрясая жилище и сыпля мелкий снег в невидимые глазу дырочки в замшевой
покрышке яранги.
После сытного завтрака, костного мозга, мяса и "лейбмановки" приезжих
потянуло ко сну. Гости вползли в полог и улеглись спать.
Виктору не спалось в тесном пологе. От выпитой "лейбмановки" шумело в
голове, перед закрытыми глазами проносились какие-то неясные видения, а в
груди было тесно от волнения: скоро он увидит родной Нымным.
Виктор по письмам матери, по рассказам земляков знал, что за годы
учения облик Нымныма совершенно изменился. Там не осталось ни одной яранги.
Как-то еще на втором курсе Виктор едва не попал на практику на Нымнымскую
косу. Там предстояло исследовать содержание золота в морских отложениях...
Но в последний момент экспедицию направили в другое место, и для Виктора
Нымным сохранился в памяти таким, каким он его оставил: длинный ряд яранг, а