"Юрий Рытхеу. Сон в начале тумана ("Сон в начале тумана" #1) " - читать интересную книгу автора

сил. Иногда по нескольку дней придется дрейфовать в море, изредка вылезая на
льдины, чтобы разделать добычу, передохнуть и сварить еду на пламени
моржового жира... И сейчас можно взять Сона на жертвенное сборище, но Орво
сказал, что не время еще...
Токо учил его охотничьему искусству, а Пыльмау исправляла его речь.
Каждый раз, прежде чем сделать замечания, она заливалась звонким смехом, и
смех преображал ее лицо. Она превращалась в очаровательную женщину, и Джон
усилием воли отгонял от себя мужское волнение. К тому же Пыльмау в пологе
носила лишь узкую набедренную повязку. Отливающее темным блеском ее тело
казалось выточенным из красного дерева, полные груди были еще упруги. Он
старался не оставаться наедине с Пыльмау в пологе... А потом еще эти ночные
вздохи и тяжелое дыхание... Ведь все это происходило на расстоянии вытянутой
руки.
Воображением своим он вызывал образ Джинни, старался вспоминать все,
даже самые незначительные мелочи, но каждый раз на месте белого личика,
обрамленного светлыми волосами, возникало улыбающееся лицо Пыльмау, ее
полные губы и белые зубы, хотя, как заметил Джон, она ни разу при нем не
чистила их...
Наступило утро главного священнодействия. Накануне Токо и Джон запоздно
вернулись с моря. Каждый волок по три нерпы. Оба они измучились - путь был
тяжелый и долгий: то и дело приходилось обходить разлившиеся снежницы
[Снежница - лужа талой пресной воды на морском льду.], ноги проваливались в
ноздреватый подтаявший снег, холодная вода заливала низкие нерпичьи торбаса.
Рано утром Джон открыл глаза, но Токо тихо сказал:
- Спи и отдыхай. Я не скоро вернусь.
У жирника хлопотала сонная Пыльмау, разогревая вчерашнее мясо. Джон
перевернулся на другой бок и снова заснул. Когда он проснулся вторично и уже
окончательно, Пыльмау мяла оленью шкуру. Ярко горели три жирника. Пыльмау
сидела совершенно голая, пятками упираясь в размягченную мездру. Сквозь
полуоткрытые веки Джон наблюдал за ней. При свете жирников ее кожа, несмотря
на смуглость, казалась розоватой. Это было похоже на загар, но когда
загорала Джинни, груди ее оставались белыми, и когда она, обнаженная, шла
навстречу ему, они даже в темноте светились... А здесь цвет кожи был ровный,
матово-смуглый, теплый. Так и хотелось провести ладонью, ощутить теплоту.
Желание было таким сильным и мучительным, что причиняло физическую боль, и
Джон не сдержал стона.
Пыльмау прекратила работу и пристально вгляделась в Джона. Джон
притворился, что спит, и крепко зажмурился. И вдруг он почувствовал
прикосновение руки Пыльмау и открыл глаза.
Пыльмау сидела рядом, на оленьей постели.
- Плохо тебе? - участливо спросила она.
Не в силах сказать ни слова, Джон только моргнул.
- Знаю, что плохо, - сочувственно продолжала Пыльмау. - Ты редко спишь
спокойно. Разговариваешь по-своему, зовешь кого-то. Я тебя понимаю. Когда
Токо взял меня в жены и привез сюда, ох как мне было плохо! Будто сердце у
меня оторвали и оставили на родине...
- Разве ты не здесь родилась? - спросил Джон.
- Нет, я издалека, - ответила Пыльмау. - С другого побережья. Приехали
однажды в наше селение энмынские, и среди них Токо. Поглядела я на него, а
он на меня. И позвал он в тундру, там, где мягкая трава А когда собрались