"Лев Рыжков. Золотарь ("Проклятые Миры" #1) " - читать интересную книгу автора

Наверняка у кого-то из них сломалось ребро. А затем я заметил, как тяжело
вздохнул лесоруб Руди, как схватился он за левый бок, а через мгновение
тяжело осел на пол.
- Твоя взяла, Михаэль, - процедил он сквозь зубы, сплевывая на пол
вязкой слюною.
Лесорубы, мешавшие мне уйти, разошлись, уселись где-то за дальними
угловыми столиками и больше не обращали на меня ровно никакого внимания.
Михаэль и с ним еще трое, судя по виду, егерей позвали меня за свой
столик.
- Ну, парень, - сказал один из них, с перебитым носом и необычайно
глубоко посаженными глазами, - мне кажется, ты должен угостить нас пивом.
- Никому я ничего не должен, - огрызнулся я. - И вообще, пошел я
отсюда.
- Эй, постой, ~ сказал другой егерь, небольшого роста, кряжистый, -
присядь, поговори с нами. Расскажи, кто ты такой...
- И откедова к нам пожаловал, - сказал третий, худощавый, смуглый, с
вьющимися, как у арапа, иссиня-черными волосами.
"Не стоит, пожалуй, еще и с этими цапаться",- рассудил я и присел за
столик.
- Я - Кристоф, - произнес я. - Приехал из Нюрнберга.
- Не ближний свет, - сказал худощавый. - А что тебя в нашу глухомань
занесло?
- Я, - сказал я, как мне показалось, сдержанно и важно, - новый барон
фон Гевиннер-Люхс, владелец замка Дахау и окружающих угодий.
Тут я почувствовал, что из моего расквашенного носа сочится струйка
крови, и поспешил утереть ее рукавом кафтана.
- Баро-о-о-он? - переспросил кучерявый. Егеря захохотали.
- А как ты докажешь, что ты барон? - спросил кряжистый.
Грянул новый взрыв хохота.
"Да они издеваются!" - понял я. Кулаки мои сжались, жилы на руках и на
шее набухли. "Негодяи!" Последнюю фразу я произнес вслух.
- Ого! - сказал кто-то за соседним столиком. - Этот парень явно
смутьян.
Назревала новая драка. В кабаке стихли все звуки. Присутствующие
смолкли в предвкушении. Даже старые ходики, из которых каждую четверть часа
выставлялась наружу голова какой-то птицы, похожей на общипанного павлина, и
сипела сорванным голосом нечто хрипло-неразборчивое, - даже эти часы,
наверняка помнящие времена Карла Великого, утишили свое тиканье, а
птица-инвалид спряталась обратно, едва показав проржавевший клюв из дверец,
покрытых засаленной, стершейся инкрустацией. Наступившую тишину нарушал лишь
мерный похрап крестьянина, уснувшего над кружкой ячменного эля, но и его
кто-то хлопнул по макушке, и труженик полей, обиженно засопев и причмокнув
губами, перестал храпеть.
Стало совсем тихо. Лесорубы злорадно щерились.
И эту густую, ватную тишину в мгновение ока разрушил, поверг в ничто
скрип входной двери, резкий, пронзительный, долгий, подобный навязчивой
зубной боли. Все посмотрели на вошедшего.
Это был мой дворецкий. Приземист, осанист, важен, несмотря даже на
скрывающую пол-лица повязку, оглядывал он интерьер прокуренной пивнушки,
недовольно морща нос, щуря слезящиеся глаза. Его фигура, безусловно,