"Елена Ржевская "Земное притяжение"" - читать интересную книгу автора

насвистывая, раскачивая темными от загара спинами, облепленными приставшим
песком и мелкими ракушками.
Лешка отстегнул часы, сунул их под ковбойку, вскочил и быстро зашагал
наперерез парням, тиская в кулаки пальцы.
Жужелка шла по берегу у самой воды, по выутюженной прибоем песчаной
кромке, в своих полосатых трусах и лифчике, закинув руки за голову. Парни
молча стояли и смотрели ей вслед, и пенистая вода ударяла по их ногам.
И тут же на берегу между ними и Жужелкой стоял Лешка в "фестивальных"
трусах, с мотавшейся туда-сюда косынкой на шее.
Жужелка вошла в воду, подпрыгивая в набегающей волне, эютом поплыла.
Парни тоже полезли в море. Они ныряли, карабкались друг другу на плечи,
плыли наперегонки, забыв про Жужелку.
Дом двадцать два на Пролетарской улице. Он расположен тлежду пошивочным
ателье легкого женского платья и городским тиром. Собственно, даже не сам
дом, а чугунные ворота уездного значения, оставшиеся от прежних дней. Они
ведут во двор, горбатый, мощенный булыжником.
Двор проходной. Если перевалить через горку, можно выйти в другие
ворота на Кривую улицу. При этом надо обогнуть сваленные тут железные
обрезки. Вот они - невелика куча! Прикрыты сверху ржавым листом - так
целее будут. Точно кому-то они нужны. В сущности, они захламляют двор, но
с этим почему-то мирятся. Время от времени в ворота вползает полуторка,
гремят в кузове обрезки, пустеет эта часть двора, только железная мелочь
еще кое-где под ногами. А через неделю-другую опять с кроватной фабрики
волокут сюда на телеге обрезки. Жители двора привыкли к ним, как к
неизбежному злу, но стараются входить в ворота с Пролетарской. Здесь, на
ветру, долетающем с моря, вздрагивает тонкий кран водопровода, расцветает
крученый паныч, похожий на маленькие граммофонные трубы; сохнут на веревке
куртки-спецовки, гавкают разномастные собаки, колесящие по двору; на
летней мазаной печке бренчит крышка кастрюли, и рвущийся наружу пар пахнет
лавровым листом, перцем, петрушкой и сельдереем, а в другом углу двора на
такой же белой печке медленно и сладко упревают черешня в кипящем сахаре.
Это уголок старого города, каких еще немало. Всех дольше живет здесь
старуха Кечеджи.
Из-под темного платка низко, на брови ей спускается другой,
белоснежный, старые темные глаза так и поблескивают изпод сизых век. Глядя
на нее, с волнением думаешь о чем-то таком смутном, древнем, чего и сам
толком-то не знаешь. Ведь это ее предкам, уведшим из Крыма из-под
татарского ига своих жен, детей и скот, была дарована Екатериной II земля
Азовского побережья, где и основан город. Это было давно, а ныне греки
растворились в пестрой уличной толпе.
Старуха Кечеджи живет с дочерью, женщиной еще сравнительно молодой и
красивой и, как истая южанка, расположенной ко всему яркому, веселому. Но
из-за неудачно сложившейся личной жизни - разошлась с мужем - хорошее
настроение у нее долго не удерживается.
- Для чего жить? - вдруг подавленно спрашивает она.
Мать вне себя.
- Живем ведь, как ни говори. Ты живешь для своего дитя.
А между прочим, может, еще и человек найдется.
- Ай, мама! Иди в баню.
- Не ты его бросила, он тебя - пусть ему будет стыдно.