"Рафаэль Сабатини. Заблудший святой (Историко-приключенческий роман) " - читать интересную книгу автора

повелению он действует. Это был наставник, который указывал мне путь к
свободе и возмужанию; он указывал мне, как одним ударом я могу разбить
оковы, которые меня держат, и сбросить их, словно паутину, каковой они на
самом деле и были. К тому же он меня испытывал, испытывал мое мужество и
волю; и, на мою погибель, вышло так, что у меня не оказалось ни того, ни
другого. Моя жалость к нему едва не придала мне решимости, которой мне не
хватало. Однако и ее оказалось недостаточно.
Видит Бог, как я жалею, что не внял его совету, видит Бог, я должен
был гордо вскинуть голову и заявить моей матери - как он мне подсказывал, -
что в Мондольфо господин я и что Фальконе остается, ибо такова моя воля.
Я пытался это сделать скорее из любви к нему, чем повинуясь
благородной силе духа, которую он пытался в меня вселить. Если бы я в этом
успел, если бы утвердился в своей власти, я бы стал вершителем своей
судьбы, и от скольких бед и невзгод, от скольких грехов и напрасных
страданий это бы меня избавило в будущем!
Это был решающий час, хотя я этого и не знал. Я стоял на распутье; и
тем не менее я колебался, не мог принять решение: недостаток храбрости
помешал мне избрать тот путь, который он мне указывал и который манил,
соблазнял меня с такой силой.
И вот, прежде чем я успел ответить, как мне хотелось, дать тот ответ,
который я стремился дать, моя мать заговорила снова и своим дрожащим
голосом, в котором звучали слезы - по своему прежнему обыкновению, так же,
как она властвовала над моим отцом, - она снова сковала на мне оковы,
которые я пытался сбросить всеми силами моей юной души.
- Скажи ему, Агостино, что твоя воля - это воля твоей матери. Скажи
ему это, и пойдем. Я жду тебя.
Я подавил стон и бессильно опустил руки. Я был слаб душой и достоин
всяческого презрения. Я это понимал. И все-таки сегодня, когда оглядываюсь
назад, я понимаю, какая невероятная сила требовалась от меня тогда. Мне
было всего тринадцать лет, я был подчинен и запуган той, которая держала
меня в рабстве.
- Я... Мне очень жаль, Фальконе, - лепетал я, и в глазах у меня стояли
слезы.
Я снова пожал плечами - пожал плечами в знак моего отчаяния, горя и
бессилия - и медленно пошел по большой комнате к двери, возле которой меня
ждала моя мать.
Я не смел бросить прощальный взгляд на сокрушенного горем старого
воина, верного слугу, прослужившего нам всю жизнь и столь безжалостно
выгнанного женщиной, которую иссушил фанатизм, лишив всякого человеческого
чувства, и мальчиком, под громким именем которого скрывалась самая
обыкновенная трусость.
Я услышал прерывистое рыдание, и этот звук поразил меня в самое
сердце, причинив такую боль, словно это было настоящее железо. Я изменил
ему. И, наверное, еще большее страдание причинило ему то, что я оказался
недостойным сыном боготворимого им господина, чем то, что его ожидали нужда
и лишения.
- Мессер! Мессер! - раздался его отчаянный крик. На самом пороге я
замялся, остановленный этим душераздирающим криком. Я повернул голову.
- Фальконе... - начал я.
И тут бледная рука моей матери опустилась на мое плечо.