"Людмила Николаевна Сабинина. Характеристика" - читать интересную книгу автора

Нина Харитоновна расставила актеров по местам, занавес раздвинулся.
В первых нескольких отрывках Хлестакова играл Борька Синицын. Роль он
выучил еще в прошлом году, тогда тоже "Ревизора" ставили. Здорово тараторил,
прямо без единой запинки. Я изображал Ляпкина-Тяпкина, тоже ничего
получалось.
Странное чувство, когда на тебя глядит затемненный притихший зал. Пока
не смотришь в публику, еще ничего, но стоит взглянуть только, все, конец.
Как будто на краю ямы стоишь, вот-вот, одно слово неосторожное, и ты куда-то
ухнешь.
- "Боже, боже! Вынеси благополучно!" - взвыл я, и голос так жутко
задрожал, что зал прямо-таки покатился со смеху.
Слова эти надо было произносить тихо, как бы про себя, а у меня
получилось - во все горло, с подвыванием. С этих пор смеялись на каждую мою
реплику.
- "О господи боже! Не знаю, где сижу. Точно угли горячие под тобою".
(Хохот, девчонки прямо заливаются.)
- "О боже! Вот уж я и под судом! И тележку подвезли схватить меня!"
(Зал хохочет, даже реплика Хлестакова не слышна.)
- "Ну, все кончено - пропал! Пропал!" (Все валятся от хохота, видно,
как учителя на первой скамейке смеются и утирают платочками глаза.)
А когда в другом отрывке я предстал в качестве Хлестакова, то веселью
не было конца, стоило только на сцене появиться. Я чувствовал себя настоящим
Хлестаковым: любезничал с Анной Андреевной и Марьей Антоновной, тараторил,
хвастал напропалую и под конец так распрыгался, что поскользнулся, грохнулся
на колени и Марью Антоновну - Тоську - едва не повалил. Да еще с криком:
"Лабардан! Лабардан!" Это когда, отобедав у городничего, пьяный Хлестаков
покидает столовую. Коленки отбил так, что целую неделю потом болели. Зал был
в восторге.
На том и кончилось представление. Ребята долго хлопали. Учителя меня
поздравляли. Нина Харитоновна, вся красная, утирала глаза платочком:
- Ох, уморил! Давно так не смеялась. Молодец, Горяев! Талант, талант!
Говорят, что три минуты смеха равны по калорийности стакану сметаны.
Если так, то все, без сомнения, здорово поправились в тот вечер. Недаром
сразу же танцевать бросились... Все, кроме Вадима. Он сидел у стенки,
вытянув ноги, и, видно, злился. Когда я проходил мимо, он бросил вслед:
- Вот это франт! Светский лев! Костюм цвета молодого черта.
И все девчонки засмеялись.
Я был весел и тут же постарался забыть про Вадьку. Я даже его жалел. Уж
очень хотелось, чтобы всем в тот вечер было хорошо.
Кого бы пригласить танцевать? Тося, как всегда, была нарасхват. Она
вертелась там и здесь, в красном платье, как искорка, маленькая, быстрая.
Перед моими глазами мелькали то ее платье, то пышный льняной хвост волос,
стянутый на затылке красной лентой. До нее не добраться. Ну и пусть!
Тут я заметил Зою Копыткову. Ту самую, с позвонками как зубы крокодила.
Она стояла в углу, никто не приглашал ее. Я подлетел, не хуже Хлестакова,
пригласил, и мы пошли. Странно, Зоя Копыткова в этот вечер мне тоже другой
показалась. Она не вертелась, не гримасничала, как остальные девчонки, а
двигалась спокойно и просто. И музыку умела слышать, ничего не скажешь.
Я четыре раза подряд приглашал Зою. Мне нравилось танцевать с ней.
Может быть, потому, что она была повыше ростом, чем другие девчонки, а