"Роберт Сабатье. Шведские спички " - читать интересную книгу автора

Прошли годы. Я кое-чему научился, много путешествовал, узнал края иные,
запомнил блеск других небес, морей и солнца, порождавших несравненные
оттенки света, столь необходимого человеку, как и растению. Но ничто, ни
природа, ни книги, не оставило в моей памяти ничего равного этому ощущению
постоянной, беспощадной, ошеломляющей белизны, которой отличалось солнце
моей улицы.
Блеск этот, без сомнения, существовал лишь в моем воображении, его
волшебно преобразила память, и я не совсем уверен, был ли он таким на самом
деле. Но торжество солнца совпадало с торжеством жизни.
В десять лет я впервые узнал, какова она жизнь: она заявила о себе
первой раной; кончалось растительно-животное существование, зверек обретал
разум; и так как я был дитя человеческое, а не просто беспечный котенок,
слезы не сразу просыхали у меня на щеках.
Да, моя улица была ослепительной, даже со своими серыми домами, которые
солнце окрашивало в белые, с мостовыми, отсвечивающими перламутром, и
зеленой травкой, упорно пробивавшейся в расщелины меж камнями, с каменными
тумбами, охранявшими уединение этих мест. До того ослепительной, что каждое
мгновение ее жизни отпечаталось в моей памяти, будто на негативе. Навсегда.
Вот я вижу вновь этого чистого сердцем, взволнованного ребенка лицом к лицу
с его первой жизненной трагедией, вижу трепетание его век, слышу необычное
биение сердца, как будто это был совсем не я, а мой собственный сын, чей
образ уже растворился в этом избыточно ярком сверкании. Но мир того времени
выглядел все-таки жизнерадостным...

Глава первая

Ребенок кончиками пальцев провел по губам, коснулся влажной щеки,
скользнул по векам зеленых полузакрытых, слишком больших для его маленького
лица глаз, отбросил прядку длинных золотистых волос, но она снова упала на
лоб. Долгим прерывистым вздохом он втянул в себя теплый пыльный воздух.
Он сидел на самой кромке тротуара, как раз посредине между бороздками,
отделявшими эту каменную плиту от соседних, и рубцы его черных вельветовых
штанишек отпечатались на теле. Мальчик долго не вставал с места, внимательно
оглядывая все вокруг, как будто только что проснулся в незнакомом ему месте.
Впервые зрелище улицы захватило его; один эпизод следовал за другим,
декорации сменялись: до сих пор мирок его был замкнут объятиями матери,
уличные события оставались где-то в стороне, он никогда их особенно не
замечал, но вот они обрели свое собственное существование, а вместе с ними и
его тело, его одежда, он сам. Он жадно осмотрел все подряд: дома, лавчонки,
стены, вывески, уличные таблички... и все это мало-помалу становилось для
него чем-то особенным, подавляюще полным жизни. И тогда он задумался об этом
новом для него мире и о своем месте в нем. Почему он оказался именно здесь,
а не в другом каком-либо месте? Почему его окружает все это? За что те или
иные радости и беды даны ему, Оливье, сыну Пьера и Виржини Шатонеф,
скончавшихся? Почему он отныне так одинок?
Один. От всех отделенный. Одинокий, как проходящая мимо собака.
Обособленный, как этот короткий участок улицы Лаба (от дома номер 72 до
номера 78, от номера 69 до номера 77), отрубленный, как голова от туловища,
перекрестками, следующими один за другим, улицей Ламбер (отель дю Нор, отель