"Ришат Садиев. То день, то вечер..." - читать интересную книгу автора

обществу, чем наше уже накрывшееся поступление, делами. День мы дурачились,
разыгрывали перед всей Москвой влюбленную парочку - пляж, кабак-с, поцелуи в
лучшей манере и лучших традициях аж на Красной площади. Мужикам мы все
объяснили уже в поезде, но Шурика практически уламывать не пришлось, он
сразу сказал: "Наконец-то моя несчастная хата послужит праведному делу".
Шуркина хата, в которой до поры до времени была прописана бабка, но
фактически он там жил один - эта хата, образованная путем сложных обменов по
причине того, что Шурик не вписывался ни в одну из новых семей своих
разведенных родителей - короче, хата сия в силу своего происхождения от
развода была поименована "несчастной" давно, всерьез и надолго. Позже
несчастная однокомнатка стала "полтическим убежищем" - когда в ней почти
месяц обитала наша Ворона, сиськи-масиськи отбивая реалистические
абитуровские телеграммы в Одессу; еще чуть позже мы едва не перекрестили
однокомнатку в "черную дыру", ввиду дикой способности поглощать прорывы
народу - но вовремя узнали, что "черная дыра" уже есть у "Эскадрона имени
поручика Ржевского". Последние считали первым неформальным объединением в
Казани себя, мы - "скиверодку", дублировать конкурентов нам не хотелось. В
назначенное время в Одессу отбыла без лишнего груза и вне всяких подозрений
Галина, и мы затосковали. Крюкина к тому времени от нас фактически отошла,
так что лучше бы Галкин абитур на казанский журфак, был всамделишний.
Всамделишним абитуром занялись, самооустранившись от опеки залетной Вороны,
мы с Асаном, и проскочили, я в мед, он в КАИ. Муха подал аттестат в ПТУ,
сообщив нам, что бережет голову для ВГИКа, а пока хочет иметь твердый кусок
казанского хлеба. Мы хмыкнули, что хочет он не хлеб, а Ворону, для чего
нужно было без нас уладить ее дела, а для этого - свободные голову и время.
И то, и то Мухов заполучил: в ПТУ, как водится. вступительные экзамены не
сдают. "Не свисти, Муха, мы тебя насквозь видим", - сказали мы с Жеником
после первой хмельной и развратной картошки. все прочнее держа своих
казанских синиц в руках и все меньше векрмя в Мухин ВГИК.

Про Москву уже начали забывать. Бешеная режиссерская активность Мухи,
особливо после дембеля, когда он нарисовался едва ли не на всех студвеснах
Казани, нас уже ни в чем не убеждала. Во-первых, Муха болльше во ВГИК не
лез; во-вторых, регулярно всплывал в Одессе, а когда перед очередным
всплытием попросил у меня польскую монографию о сексе, мне тлько и
оставалось осведомиться: "Что, это тоже спрашивают во ВГИКе?" Поляки
написали свой скорбный труд весьма посредственно и слабо: Ворона, вышедши из
транса. терпела нас теперь исключительно в письменном виде. Да и милостиво
сохраненная светска переписка взорвалась резкой отповедью, как только я,
обнаглев, предложил тете Гале штурмануть КГУ в натуре. Мне было заявлено,
что одевающий и кормящий муж ГЛАВНЕЕ любого университета. за мужем дело не
станет, и в дальнейшем почтовое ведомство просим не перегружать. Этот поток
хамства излился на мои седины прошлым летом, нынешним излился привет и
упоминанье о разводе; разводят с такой скоростью, помнится, в Лас-Вегасе; а
Одесса, при всех ее потугах, еще не Лас-Вегас. Стало быть, либо муж имел
место давно, и если оный был из флота, Муха по причине плаванья мужа числил
Ворону одинокой. Муж мог не пустить учиться в Казань, тогда его пришлось
легализовать в письме, но в виде будущего мужа. Либо не было ни мужа. ни
развода, банальная игра по переписке, что логичнее и проще: кому нужен
загранморяк в комнате коммуналки, и зачем он туда пойдет?