"Герман Садулаев. Апокрифы Чеченской войны (Тетралогия) " - читать интересную книгу автора

росла на лесных полянах под Сержень-Юртом. Сержень-Юрт был уничтожен два
раза. В первую войну он был стерт с лица земли ковровыми бомбардировками,
системами залпового огня, тяжелой артиллерией. Удивительные люди. В короткий
промежуток между войнами они снова построили здесь дома - красивые каменные
и кирпичные дома, такие, в которых можно жить веками. На этой прекрасной
земле, где растет крупная земляника, где вода в реках хрустально чиста, где
воздух предгорий кружит голову свежестью. На этой проклятой земле, по
которой проходит дорога на Ведено. В горный оплот Сопротивления. Дорога,
которую одни хотят захватить, а другие удержать любой ценой. Вдоль этой
дороги стоял Сержень-Юрт. Раньше, когда было такое селение - Сержень-Юрт. Во
вторую войну он был заново стерт с лица земли ковровыми бомбардировками,
системами залпового огня, тяжелой артиллерией.

Альраун - арабское название растения мандрагора. В Средние века
мандрагоре приписывали колдовскую силу, сделанный из ее корня порошок входил
в состав магических смесей. Корень мандрагоры по форме напоминает
человеческую фигурку. По преданию, она растет на месте убийства. Когда
вырываешь мандрагору из земли, она издает человеческий стон. Тот, кто
вырывает мандрагору, непременно умрет. Поэтому, чтобы извлечь ее из земли,
растение привязывали к хвосту собаки. Обреченной на смерть.

И теперь земляника растет на этих полянах. Кажется, даже еще больше,
чем раньше. Сладкая, пьянящая земляника. Ее никто не собирает. Мины. Мины
ставили все. И федералы, и боевики. Никто не знает схем, карт. Оторванные
ноги солдатиков. Разорванные в клочья дети. Земляника хорошо растет на
полянах, поливаемых густой, жирной человеческой кровью. Но, может, это не
земляника уже. Мандрагора растет на лесных полянах под Сержень-Юртом.
Мандрагора несет смерть, стонет и рвется минами под ногами любого, кто
ступает по этой райской земле, по этой адской земле.

Когда я допишу эту повесть, я тоже смогу спокойно умереть. Все уже
умерли. Что я делаю здесь один, в этой пустоте, в этой тишине? Я знал, что
должен составить одну книгу. Я ждал мудрости, приходящей с годами, ждал
седины висков и отрешенности ума. Вчера я начал. Мне чувствуется, что
осталось не так много. А седина? Мои виски уже седы. Мне еще нет тридцати.
Но наше поколение попало в зону огня. Все уже умерли. Когда я допишу эту
повесть, я тоже смогу спокойно умереть.

II

Мы дружили семьями. У нас было много общего. Их маму звали так же, как
мою. Наши отцы покупали одинаковые автомобили. Выходные, пикники на природе,
Новый год, дни рождения - вместе. В пустом холодном доме остался альбом с
фотографиями; много фотографий, где мы в лесу, на берегу речки - родители
играют в карты, мы бегаем по полянке, гоняем мяч, перекидываемся воланчиком.
Их единственный сын был примерно моего возраста. И у меня, и у него было по
две родных сестры. Никогда я не встречал позже такого водителя, как Алик.
Страшновато было сидеть в автомобиле, когда он гнал по ночной дороге. Хотя в
аварию он ни разу не попадал. Алик был очень высокий, красивый. Его любили
женщины. Он был отчаянно смелым. После армии он остался в Москве. Присылал