"Герман Садулаев. Partyzanы & Полицаи" - читать интересную книгу автора

богомерзкому обыкновению устроили кино и клуб.
И вроде бы споровцы приняли идеи Фундукова и загорелись невиданным
энтузиазмом. Поскольку внешних сношений с иностранными государствами, где
могли бы проживать последние Романовы, не было еще установлено, решили пока
начать с клуба. Вынесли и поскидывали в канаву все книги расположенной в
клубе библиотеки. Были там и труды основоположников марксизма-энгельсизма,
были и тома диккенсизма, фениморизма-куперизма, толстизма, чеховизма,
гоголизма, и прочая ересь. Порезали на лоскуты холщовый киноэкран, наделали
из него портянок и пыжей для патронов.
У итальянца, которого прежде сами научили играть на баяне (чтобы в
клубе были танцы), баян отобрали. А самого побили, за то, что католик. Но не
сильно: все же не без креста.
Нашли старого попа-расстригу, объявили его обмирщение недействительным,
достали из сундука рясу, облачили, на руках принесли освящать клуб. Нашлись
у споровцев и кадило, и молитвенники, и иконы на приличный иконостас.
Освятили, провели службу, наставили свечей и отметили свое воцерковление.
Все были радостные, братались и сестрились, даже итальянца простили,
напоили самогоном и крестили в истинную православную веру, окунув в озеро,
которое теперь стало купелью.
Но скоро православно-монархический угар у споровцев прошел, им
захотелось спуститься с идеологических небес на землю экономики, и тут как
раз вылезли недобитые кулацкие отродья: Орест Соснищев, Колька Чубатов,
Терентий Байдаркин, да их подпевалы. Они назывались подпевалами, потому что
кулаки, когда пьяные, любили петь народную песню "Ой, Дуня!", а подпевалы с
ними задарма пили и подпевали, кто басом, кто тенором, а кто фальцетом.
Стали народу объяснять, что он, народ, живет плохо, потому что все
общее. А если все будет частное, у каждого свое, то каждый будет о нем
заботиться, и в целом народ будет жить гораздо лучше. Это казалось весьма
логичным, но народ не сразу пошел ломать замки амбаров. Потому что вроде и
так неплохо жилось, милостью Господней: и утки хватало, и рыба не
переводилась.
Тогда Соснищев поднял крик, что председатель сельсовета Миха Лапоть
позволяет себе привилегии: давеча на служебной плоскодонке жену катал по
озеру, кувшинки срывал и пел романтически на гитаре. И народ взыграл.
Раньше в Спорове была артель. Охотничье-рыболовецкий колхоз "Сполохи
Коммунизма". В действительности каждый мужик сам себе промышлял. Но были
общие сторожки в лесу, коптильни у озера и разный простой инвентарь. А что
до самого леса, или озера, так это вообще было всегда ничье. Или, как
старики говорили, Богово.
Но вот кулацкая партия объявила обобществление недействительным и стала
имущество распределять. Байдаркин сам стоял у артельной сарайки, которой
дверь споровцы назло Михе Лаптю снесли, и раздавал колхозное имущество: кому
лопату или вилы, кому багор или оселок.
А поутру на сторожках и коптильнях висели новые замки. И
предупреждения: "ни втаргатса! Часная собсвинасть!" Народ пошел было бузить,
но Чубатов с Байдаркиным объяснили, что коптильни со сторожками теперь ихние
по полному праву, вот и ведомость с цифрами: три на пять, да один на
двенадцать, семь держим в уме, четыре отнимаем - все справедливо поделено,
законно. И вроде правда так. Вот и Орест Соснищев согласно головой кивает,
как китайский болван.