"Михаил Садовский. Фитиль для керосинки" - читать интересную книгу автора

Так начался их день.
Теперь они шли в настоящей темноте. Настоящей, потому что в обозримом
пространстве ни фонаря, ни звездочки не было, чтобы хоть единым лучом
испортить ее. Поэтому, когда Фима споткнулся и головой боднул в спину чуть
выше поясницы шедшего впереди Вацека, тот вскрикнул от неожиданности, сделал
несколько ускоряющихся шажков, рухнул плащмя на землю и забормотал "Ниц,
ниц, ниц... пан официр..." Оба спутника замерли, выслушивая эти слова, и
сырость показалась им особенно пронзительной. Потом они по голосу, буквально
шаря по земле руками, отыскали Вацека и с трудом подняли. Они стояли близко
близко друг к другу, не видя лиц, и тяжело дышали.
- Гликлих зол мир зайн!..10 - Нарушил молчание Фима. - Идем обратно?
- Ниц, ниц... - Продолжил твердить Вацек. - Пшем прашем, пане, ниц, ниц... -
Он повел рукой в сторону, расчищая себе дорогу, и, непонятно каким образом
ориентируясь, уверенно двинулся в путь. Спутники поторопились за ним, чтобы
не отстать и не затеряться в этой черноте навсегда. И молчание их было таким
же непроницаемым и плотным, как ночь, и нечто надвинувшееся и давящее
трезвеющие от сырости и преживания головы таким же беконечно огромным. Это
был страх. Он неожиданно и непонятно почему вдруг завладел двумя приезжими,
и они стали думать и чувствовать одинаково, как бывает только у плотно
сжатых в толпе людей.
Нет, утром в самом начале им не было так страшно, когда они шли по ухоженным
дорожкам огромного лагеря мимо подкрашенных домов и невольный экскурсовод
объяснял им:
- То твой блок! - И ткнул в локоть Владимира
- Почему?
- Зольдатски... советьский пленный... то твой, жидовски... - тронул он
Фиму... и того невольно передернуло:
- Мой?
- Так, так... - Подтвердил Вацек и добавил, - так по польску - Жидовски...
идь! - И он первым шагнул внутрь... - тут ки`но... - он замолчал, подыскивая
слова, - с самого начало... как все было... хрустальная ночь...
Он бормотал глухим голосом и вел их от блока к блоку с горами оправ от очков
и детских ботиночек, свалявшихся волос и золотых коронок... но было светло,
и человеческий голос разрушал оболочку и возвращал их из жуткого вчера...
только в предбаннике крематория, когда Вацек закрыл входную дверь, и они
остались в темноте, оцепенение охватило их. Они невольно почувствовали ужас,
пропитавший стены, и тишина была страшнее воплей задыхавшихся здесь людей...
но все же они были зрители... они рассматривали отверстия в потолке, через
которые бросали вниз банки с ядовитым газом и окошки, через которые палачи
наблюдали за умиравшими, и вагонетки, на которых их везли, и трубы... и все
это они уже видели и в хронике на экране, и в книгах на картинках... домик
коменданта с цветочками вдоль дорожек... занавески на окнах... тут же
неподалеку от печей... прямо на территории...
Все было деловито, прибрано, подкрашено, как в военном городке под Рязанью в
Спас Клепиках...
Теперь же они не видели ничего. Но то внутреннее, что накопилось за день и
временно было приглушено "столичной", и этот сырой гнилостный воздух вдруг
так сжали их с двух сторон, что животный страх просто не давал дышать...
"Куда? Куда? Зачем? Почему мы не уехали вечерним автобусом, а поддались
капризу какого-то незнакомого человека и теперь премся за ним. И черт его