"Игорь Саенко. Угас Кеклоус" - читать интересную книгу автора

Наводнение чи засуха какая и нада ли запасать прадухты? А если нада то шо
делать? У нас в сильпо токмо соль и ливирная калбаса с прошлава году.
Памагити если можна".

Под текстом стояло около трех десятков подписей, а на обратной стороне
обнаружились еще несколько строчек, сделанные, судя по почерку, другим
человеком.

"А у меня, - прочитал Черкашин, - мнение особое. Я считаю, что мир -
грязное и глупое ругательство. И потому, будь моя воля, я брал бы вас, гнид
писательских, и вешал, вешал, вешал...
Борец за возрождение русской культуры Парксан Бей-Жидоватов".

Кроме нескольких желтых пятен неопределенного происхождения, больше на
листке ничего не было.
И откуда вы только беретесь? - подумал Черкашин со вздохом.
Он бросил и этот конверт под стол, потянулся было за третьим, но тут
входная дверь отворилась и в кабинет, осторожно пятясь, вошел человек. Судя
по лоснящимся от жира пиджаку и штанам, а также потной шафрановой лысине,
это был главный редактор.
- Киску хочу! - объявил он вдруг прямо с порога, поворачиваясь.
Голос у него был неестественно плаксивый, будто принадлежал не
взрослому человеку, а маленькому трехлетнему ребенку.
В сердце у Черкашина неприятно кольнуло. И он, пронеслось у него в
голове. Главный же редактор, пыхтя и отдуваясь, прошествовал к креслу и
грузно в него опустился.
- Киску хочу! - потребовал он опять. - Хочу киску!
При этом глаза у него таращились куда-то поверх головы Черкашина.
Бессмысленно так таращились.
- Владлен Осипович, - проговорил Черкашин с невольной дрожью в
голосе. - А не пойти ли нам на улицу? Куда-нибудь в парк, например, или к
реке? Погуляем, воздухом свежим подышим, а?
На мгновение в мутных дебильных глазах мелькнуло что-то осмысленное, но
тут же исчезло.
- Хочу киску! - повторил главный редактор упрямо.
Черкашин вздохнул. Секунду-другую он молча на него смотрел и вдруг
гаркнул что было силы:
- Смир-р-рна-а!! По порядку номеров - р-рассчитайсь! - И уже тоном ниже
добавил: - Владлен Осипович, ради всего святого, не покидайте вы меня.
Держитесь!
Но в мутных глазах главного редактора по-прежнему не было и проблеска
разума. Мало того, нижняя челюсть у него вдруг отвалилась и по подбородку
побежала тоненькая струйка слюны.
Черкашин откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Из глубин его
естества стала выдвигаться тоска. Необоримая, всеохватная, жаждущая
вырваться на свободу, обрести в этом мире жизнь, облечься в какие-то только
ей ведомые формы... Один, думал Черкашин устало. Теперь я совершенно один. И
теперь уж точно нет никакого смысла здесь оставаться. Можно спокойненько
отправляться домой, запираться на все замки и засовы, наливаться до
умопомрачения пивом, а мир... Пусть он катится ко всем чертям.