"В.Сафонов. Дорога на простор." - читать интересную книгу автора

тот берег реки:
- Етмеку с вешней воды не ашали! [т.е. хлеба не ели (испорчен.
татарск.)]
Грузный казак с птичьими глазами был уже бос, без кафтана, но все еще
подпоясан шелковым кушаком. С ним больше никто не хотел играть, и он сам
для себя бросал кости, внимательно следил, как они ложились, кивал головой
без шапки, цокал языком и все рассказывал, не заботясь о том, слушают его
или нет.
- Пульнет, а я под чепь - ты слушай, братику. А я под чепь, а я под
чепь. Так и пробег весь бом у Азове. А после - к паше в сарай. Караул мне
что? Я их - как козявок. Яхонтов да сердоликов в шапку, а тютюну в кошель.
А на женках пашиных халатики пожег. То они и светили мне на возвратный
путь.
Кинул опять и, пока катились кости, ласково приговаривал:
- Бердышечки, кистенечки, порох-зелье - веселье...
Сивобородый казак Котин, глядя на нестерпимый блеск реки, тихо
сказал:
- А хлебушко - тот простор любит, в дождь растет, подымается, колос к
колосу, зраком не окинешь, в вёдро наливает зерно...
Говорил он мелколицему шепелявому парню, Селиверсту, который улегся
рядом - голым затылком на землю, выцветшими глазами уставясь в небо. Но
будто ужалили Селиверста эти слова:
- Не шути, шут! Тля боярская - не казак!
Вдруг странно стих конец майдана. Что-то двигалось там в молчаливом
кольце народа. Женщина, верхом на коне, медленно волочила голяка, - он
силился приподняться, жирный, белый, и валился на живот, сопротивляясь
волокущему его аркану змеиными движениями всего тела.
Сдвинув брови, женщина направила коня к есаулову куреню. Она подала
есаулу кусок бумаги, исписанный арабскими буквами, и чугунок.
Вот так Махотка, вдова безмужняя! Муж, все знали, кинул ее, ушел на
восток, жил с рыбачкой на Волге и сгинул. Цокнул языком, головой покрутил
отчаянный игрок и, забыв про кости, встал, вытянулся во весь свой
немыслимый рост - чудо-казак. Баба черная, здоровая, ничего, что худая в
грудях. Ай да баба!
Гаврюха же перебросил товарищу рыбу, быстро шепнул: "Подержи.
Матка-то!.." И шмыгнул в кольцо народа.
Уже слово "измена" прокатилось по майдану. Было оно - как искра для
пороха. Голый, в кровоподтеках, Савр-Оспа валялся в пыли. Но кто писал,
кто мог написать ему турецкое письмо для Кассима-Паши? "Измена в станице!"
Три казака схватили Оспу. Гаврюха видел, как ясыря потащили к столбу
под горой. Обернулся к товарищу: "Гнедыш!" А Гнедыша и след простыл.
Слышно было, как Оспа визжал и бился до тех пор, пока, должно быть,
какой-то казак не сорвал с себя шапку и не заткнул ему ею рот.
Савр-Оспа не выдал никого.


Ударила пушка - черный клуб вспучился на валу, отозвались пищали.
Сверху на речную дугу выбегали стаей суда. На головной каторге
трубят, будары сидят низко, бортами почти вровень с водой, отяжеленные
грузом. Из чердака каторги вышел желто-золотой человек, стоит прочно,