"Р.Сафрански. Хайдеггер: германский мастер и его время " - читать интересную книгу автора

Святая из окна и, темперой на дерюге, Смерть и огонь, мы могли бы долго
простоять перед ними и - расстаться со всякой претензией на непосредственное
понимание. Если бы сейчас, и именно самим поэтом Георгом Траклем, нам было
прочитано его стихотворение Семипеснь смерти, нам захотелось бы слушать его
часто, но мы расстались бы со всякой претензией на непосредственное
понимание. Если бы Вернер Гейзенберг пожелал сейчас изложить нам фрагмент
своей физико-теоретической мысли на пути к искомой им формуле мира, то в
хорошем случае двое или трое из слушателей, пожалуй, смогли бы следовать за
ним, но мы, остальные, беспрекословно расстались бы со всякой претензией на
непосредственное понимание. Иначе подходят к мысли, которую называют
философией. Она якобы преподносит понимание мира, а то и прямо руководство к
блаженной жизни. А ведь такая мысль, может быть, оказалась сегодня в
ситуации, требующей размышлений, которые далеко отстоят от всяких полезных
жизненных ориентировок. Возможно, стала нужна мысль, призванная задуматься
об основаниях в том числе и живописи, и поэзии, и физико-математической
теории. Нам пришлось бы тогда расстаться с претензией на непосредственное
понимание и этой мысли тоже. Мы обязаны были бы тем не менее все равно к ней
прислушаться".
1 Прочитан 31 января 1962 г. в актовом зале Фрайбургского университета,
впервые опубликован во Франции (L'endurance de la pensee, Paris, 1968, p.
12-71), на русском: Хайдеггер М. Время и бытие. Статьи и выступления. М.,
1993. С. 391-406.

7

Мысль, вытащенная наружу из своей глубины, мертвеет. "Люди подходят к
мысли с негодной для нее меркой. Мерить ею - все равно что пытаться понять
природу и способности рыбы судя по тому, сколько времени она в состоянии
прожить на суше. Давно уже, слишком давно мысль сидит на сухой отмели" [1].
Напрасно было бы ожидать встречи с ней, читая даже самого умелого
беллетриста. Раскрытая нами биография хороша тем, что называет, упоминает
почти все борозды, взрытые в науке, обществе, политике упрямым самодумом.
Какие он там посеял семена, мы из жизнеописания не узнаем. Держа в уме
первый эпиграф к нему, взятый из Ханны Арендт, читатель должен
заблаговременно оставить место и для совсем других книг о том же человеке.
1 Хайдеггер М. Время и бытие. Статьи и выступления. С. 193.

В своих курсах об Аристотеле, Канте, Ницше, Гёльдерлине философ, чья
жизнь постепенно развертывается перед нами, никогда не брал на себя смелость
с птичьего полета обозревать их, как привычно позволяет себе публицист.
Раскрашивание событий, усиление акцентов, выход в общедоступную политику,
скандал и суд необходимы популярному автору, чтобы окликнуть человека на
улице, заставить его обернуться. Перевод, со своей стороны, всегда невольно
акцентирует как раз наиболее броские места.
Биограф предлагает стандартные ключи к своему предмету, пригодные для
привычной интеллектуальной беседы. Эти ключи отпирают всегда слишком много.
Предлагаемые нам характеристики неповторимой мыслительной постройки
неизбежно будут слишком обобщенными. Нет, Хайдеггер не первый и не
единственный, для кого благочестие мысли измерялось способностью спрашивать;
почти только тем, что задавал собеседникам вопросы, ограничил себя уже