"Франсуаза Саган. Потерянный профиль" - читать интересную книгу автора

увидеть.
Он говорил все это медленно, немного бессвязно.
- Но, - произнесла я, - как вы сумели проникнуть ко мне?
- Я справлялся. Сначала сам, у ваших друзей. Потом послал свою
секретаршу к вашей консьержке, к вашей служанке и т. д. Я долго колебался,
прежде чем вмешаться в вашу частную жизнь, но, в конце концов, подумал, что
это мой долг. Я знал, - заключил он с торжествующим смешком, - что только
очень важное обстоятельство могло помешать вам прийти в "Салину" в ту среду,
двенадцатого.
Мен" разрывал невольный смех и вполне резонный страх. По какому праву
этот чужой человек расспрашивал моих друзей, служанку, консьержку? Во имя
какого чувства он осмелился тратить на меня запасы своего любопытства и
своих денег? Неужели потому, что я не рассмеялась ему в лицо, когда он
рассказывал мне жалостную историю его любви к дочери английского полковника?
Это казалось мне неправдоподобным. Под его башмаком было слишком много
людей, которые почти искренне посочувствовали бы его грустному рассказу. Он
лгал мне. Но почему? Он должен был прекрасно знать, чувствовать, что он не
нравится мне и никогда не понравится. Между мужчиной и женщиной с первого
взгляда заключается или соглашение, или пакт о невозможности такого,
соглашения. Само тщеславие ничего не может поделать с этим почти животным
чутьем. В тот момент я возненавидела его - и его самоуверенность, и его
мебель в стиле Людовика XIII. Я дико его возненавидела. Не говоря ни слова,
я протянула ему рюмку, и, укоризненно поцокав "тц-тц" (уж не думает ли он,
что цирроз его предков навсегда отвратит меня от алкоголя?), он пошел ее
наполнить. Подумать только! Я находилась в каком-то доме к востоку от
Парижа, в небольшом рыцарском поместье времен Людовика ХШ, а владельцем его
был богатейший банкир с замашками детектива. Я была без машины, без вещей и
без цели. Не имела ни малейшего представления ни об отдаленном, ни даже о
самом близком своем будущем. В довершение всего, уже наступал вечер.
В жизни мне доводилось бывать в массе необычных ситуаций, и комических,
и роковых, но на сей раз, я побила все свои рекорды в искусстве комедии.
Мысленно я сняла перед собой шляпу, поздравляя себя с этим, и отпила глоток
из рюмки, которая казалась мне моим единственным имуществом на земле. Вскоре
я поняла, что не следовало так строго ограничивать мой рацион консервами,
ибо голова моя уже начинала кружиться. Мысль увидеть Юлиуса А. Крама в трех
экземплярах показалась мне устрашающей.
- У вас нет пластинки? - спросила я.
На минуту придя в замешательство - настал и его черед! - ибо, вероятно,
он ждал иного поведения от женщины, вызволенной из плена у мужа-садиста,
Юлиус встал, открыл шкафчик, бесспорно старинной работы, внутри которого,
однако, стоял великолепный стереофонический проигрыватель японского
производства, как заверил меня хозяин. Учитывая декорацию, я рассчитывала
услышать Вивальди, но голос Тебальди заполнил комнату.
- Вы любите оперу? - спросил Юлиус. Он присел на корточки перед дюжиной
никелированных ручек и казался выше, чем был на самом деле.
- У меня есть "Тоска", - добавил он все с той же немного торжественной
интонацией.
Я решила, что у этого человека забавная манера всем гордиться. Не
только усовершенствованным и действительно превосходным проигрывателем, но и
самой Тебальди. Быть может, передо мной был единственный известный мне